Дёмочка открыл дверь и радостно завопил:
      - А! Наш ангелочек пришёл!
      Я слегка опешил, потом постоял немного в дверях и сказал:
      - А может, лучше я пойду? Тут у вас и без меня весело.
      Но он уже втащил меня внутрь, а выглянувший из комнаты Вовик сказал:
      - Не обращай внимания. Больной человек наш Дёмочка, что с него возьмёшь. Не обижайся.
      - Ну, давай, Лёва, раздевайся, давай проходи, раз пришёл, - возбуждённо произнёс Дёмочка.
      Я долго ковырялся в прихожей, снимая ботинки и накидывая куртку на высокий крючок.
      Да!
      Не зря я сомневался, не зря тревожился вчера перед сном и сегодня с утра, сразу как встал, - а стоит ли идти в гости к Дёмочке и не выйдет ли от этого каких-нибудь мучений? (Кстати, немного об этом слове. Мама часто говорила мне: "Мучение ты моё!" - но я никогда не мог понять, насколько она говорит серьёзно. И выражение это было для меня какое-то ненадёжное, туманное, как вот, например, мои мучения с Вовиком и Дёмочкой в данном случае - вроде мучение, а вроде в гости пришёл.)
      Уж очень язвительный человек был этот Дёмочка. И выносить его кривлянья, по сути дела, мог в нашем дворе спокойно один только Вовик. Ну, уж на то он и Вовик, непробиваемый как слон, но таящий за грубой кожей израненное сердце.
      Такой человек не мог, конечно, дружить с кем попало. Он мог дружить только с кем-то одним, кто бы очень сильно нуждался в его защите. Всё это я и так знал. И для того чтобы убедиться в том, что никто Вовику с Дёмочкой, кроме друг друга, не нужен, вовсе не обязательно было переться к ним в гости и испытывать все эти мучения.
      …Но для того чтобы прийти к Дёмочке в гости, было у меня три важнейших причины. Первая. Я хотел узнать, будут ли они вообще участвовать в строительстве "коробочки", то есть нашего дворового стадиона, которое я задумал во время приезда моего дяди Юзи. Все уже давно согласились, кроме них. Колупаев согласился, Бурый, Женька Хромой - короче, все. Теперь вот оставались только Вовик с Дёмочкой.
      Была и ещё одна причина. Дёмочка говорил мне, когда звал в гости, что у него есть знаменитая в западном мире игра "Монополия", где покупаешь и продаёшь дома, землю, - в общем, всё, что в нашем незападном мире, как известно, не продаётся и не покупается. Ни за какие деньги. Поиграть в такую интересную и опасную игру мне, честно говоря, очень хотелось. Хотя смысл её изначально, конечно, был мне непонятен. Ну кому, скажите пожалуйста, можно было продать, например, наш двор? И кто бы после этого стал в нём жить? Да никто! Вообще никто!
      Но так или иначе, а эти две причины были вполне простые и понятные. А вот третья уже была с оттенком мучения. Хотя, с другой стороны, она-то и была самая главная. …Оказывается, до этого момента ещё никто не приглашал меня в гости! Не с родителями (с родителями-то, понятное дело, много раз приглашали), а меня одного! Это я выяснил для себя, когда поступило Дёмочкино приглашение и я стал от нечего делать вспоминать, а кто же ещё и когда приглашал меня в гости? И выяснил, что НИКТО и НИКОГДА! От этой мысли мне даже стало как-то жарко. Дожил до таких лет, и даже никто в гости не зовёт? Разве это жизнь?
      Вот ведь какая история! Самый неприятный человек нашего двора первым зазвал меня в гости. Но думать над этим парадоксом мне теперь было совершенно некогда. Я ведь УЖЕ пришёл к нему.
      Я уже сидел на стуле и смотрел в бегающие туда-сюда разные Дёмочкины глаза.
      Наконец он сфокусировал на мне свой бегающий взгляд и лениво спросил:
      - Ну что, Лёва? Чай-то будешь? Или, может, сразу играть начнём?
      - А варенье есть? - ответил я. Вообще-то вопрос был так, для проформы. Посередине круглого стола стояла приличная такая вазочка с клубничным вареньем.
      Дёмочка с недовольным видом сходил на кухню, принёс блюдце с ложечкой и поставил передо мной.
      Я взял вазочку, переложил в блюдце три-четыре ложки варенья и задумался: а где же чай? Гонять Дёмочку второй раз на кухню за чаем не хотелось, но и есть варенье без чая - тоже. Поэтому я отодвинул блюдце и торжественно сказал:
      - У меня к вам дело, ребята.
      …И в этот момент произошло что-то странное. В комнате повисла какая-то нехорошая тишина. Как будто Вовик с Дёмочкой что-то хотели сказать, но никак не решались. Вовик тёр себе уши и смотрел в одну точку. А Дёмочка моргал то одним, то другим глазом, засовывал под нижнюю губу язык, хрюкал, что-то напевал, как будто находился в комнате совершенно один.
      Но что самое поразительное - до меня сразу дошли смысл и значение всех этих диких движений и безумных звуков! Я понял, что как человек неопытный - повёл себя в гостях неправильно. Не нужно было сразу говорить о деле, нужно было сначала повести светскую беседу о том о сём.
      Но я что-то никак не мог её начать.
      И тут Вовик вдруг встрепенулся и спросил совершенно неожиданно:
      - Ну, как дела? Как, Лёва, вообще настроение? Как погода?
      Я напрягся немного, но сказал честно, без запинки:
      - Спасибо, хорошо. Погода дрянь, сплошные дожди. А так вообще нормально. А как у вас дела?
      Вовик с Дёмочкой как-то сразу заулыбались.
      - Как у нас дела? - повторил мой вопрос Дёмочка. - Сновидения нас замучили. Кошмары, понимаешь. А так вообще всё хорошо.
      - Маньяк ему по ночам снится, - сообщил Вовик, накладывая себе варенье. - Душит Дёмочку подушкой, сволочь белоглазая. Его уж и к врачу водили, и к бабке-знахарше, и в церковь к попу. Ничего не помогает. Снится, на фиг, маньяк с синим лицом. Наверное, в психиатрическую скоро Дёмочку положат. Будут ему уколы делать. Лошадиные дозы.
      - Главное дело, я ему говорю, - подхватил Дёмочка, - уйди! Уйди, паскудный сон! Уйди, сновидение! Ни хрена не уходит! Душит и душит, зараза…
      - Ну, ты в монополию играть-то будешь? - лениво спросил Вовик. - Только мы на деньги играем. Деньги есть? Если с собой нет, то ничего страшного: потом отдашь.
      - У меня к вам дело, - упрямо сказал я. - Мы стадион строить будем!
      - Да мы знаем, знаем! - вдруг завопил Дёмочка. - Вот пристал со своим стадионом! Мы тебя про другое спрашиваем! Ты играешь или нет, Лёва? Мы два раза предлагать не будем!
      И тут я выпалил, прямо как из пушки, первое, что пришло в голову:
      - А я тут, между прочим, на днях винтовку нашёл. Ржавую. Но стрелять можно.
      Возникла неожиданная пауза.
      - Покажешь? - тяжело спросил Вовик.
      - Нет, не могу, - задумчиво и неохотно сказал я. - Боюсь, что украдут. Не хочу к тайнику внимание привлекать. Может, там ещё что-нибудь есть…
      - Может, там черепа есть? - горячо поддержал меня Дёмочка.
      - Не знаю, может, и есть. Гнилью там пахнет. Там, в одном дворе, рабочие яму большую копали. Ну я и нашёл. Темно уже было. Дай-ка, думаю, посмотрю. У меня как раз фонарик с собой был.
      - Человеческий череп помогает от разных болезней! - убеждённо заговорил Дёмочка. - Нужно вот так вот руки на него положить (и Дёмочка вдруг встал и положил руки на круглую и рыжую Вовикову башку), и всё как рукой снимает, всякую порчу, всякий дурной глаз. Только череп нужен целый. Чтоб не рассыпался.
      - Пойдём, покажешь! - тяжело засопел Вовик.
      - Может, в монополию лучше поиграем? - спросил я, глядя прямо в его прозрачные неподвижные глаза.
      Дёмочка крякнул от удовольствия и стал убирать со стола.
      - Давно бы так, Лёва! - сказал он.
      - Потом покажешь свою яму, понял? - сказал Вовочка и углубился в раскладывание и рассматривание, а заодно и я вместе с ним.
     
     
      …Ничего более фантастического я, признаюсь вам честно, до той поры никогда не видел. Это была не "фирменная" монополия (та, что нынче свободно продаётся в магазинах), а её как бы точная копия, аккуратно срисованная с оригинала талантливым русским художником. Причём одновременно с переводом и с добавлением некоторых художественных деталей.
      Так, например, в тюрьме, куда обычно попадает незадачливый домовладелец, над мрачной решёткой были приписаны вдобавок душераздирающие слова: "Тюрьма строгого режима". Изображение поезда, который, как всем известно, в четырёх местах игрового поля обозначает железнодорожные станции, было снабжено чёрным дымом из трубы и красными искрами из-под стальных колёс. Больше того, из окна этого паровоза выглядывал симпатичный чумазый машинист в фуражке и говорил следующие слова (изо рта его высовывался овальный пузырь, а в пузыре были буквы): "Удачи тебе, сынок!".
      Все стрелки были снабжены довольно угрожающими словами типа "Иди туда!". Или "Стоять на месте!".
      Возле некоторых жилых районов были нарисованы иностранные автомобили, а возле некоторых - изящные женские фигурки в одних лифчиках и коротких юбках.
      Игра была нарисована особо устойчивыми цветными карандашами. Но некоторые детали, как, например, машинист паровоза или девицы в лифчиках, - те были изображены чёрной шариковой ручкой с добавлением ещё какой-то гибельной зелени.
      - У "Детского мира" взял. За пять рублей! - похвастался Дёмочка и бережно погладил разрисованный ватманский лист ладонью.
      - Ну вы даёте! - восхищённо сказал я. Никогда ещё мне не доводилось играть в такую интересную игру, столь популярную в западном мире. А это значило, что не зря я пришёл в гости к Дёмочке и выдержал эти первые мучения! Да и что это были за мучения, если вдуматься! Просто ерунда какая-то, а не мучения!
      - Итак! - испытующе сказал Вовик, по-прежнему неподвижно глядя в мои глаза. - Сейчас я раздам кассу и мы приступим. Я даю тебе пятьсот фунтов английских стерлингов, и ты приступаешь, на фиг, к игре. Ходишь как обычно, только не один кубик бросаешь, а два. И тут перед тобой открываются широкие возможности! - на этих словах Вовик обвёл пухлой белой рукой игровое поле.
      …Я бросил кубики.
      Моей игровой фишкой был напёрсток - настоящий бабкин напёрсток для протыкания иголок сквозь плотную материю; Вовик же облюбовал себе железную солдатскую пуговицу с петлёй, с гербом на выпуклой части, а Дёмочка играл вообще не пойми чем - бабкиным нательным крестиком, только сломанным и от времени непригодным к ношению.
      Вовик постоянно выдавал мне какие-то бумажки, разрисованные всё тем же талантливым художником, а потом сам же их забирал обратно. Причём когда я пытался что-то купить, он страшно орал: "Не имеешь права!", сам же при этом покупал, брал в кредит и, по-моему, что-то ещё подворовывал из общего банка. Главным недостатком игры было то, что Вовик никак не мог мне объяснить правила.
      - Ты попал в мой район! - бубнил он, не отрывая жадных неподвижных глаз от кассы с условными фунтами. - Теперь! Смотри, я тут уже всё купил, построил, на фиг, два дома. И ты мне уже должен! Ты уже должен сто фунтов. Если я четыре дома куплю, это уже будет гостиница. И тогда ты уже должен четыреста фунтов!
      - А если я не хочу ночевать в твоей гостинице? А, Вовик?
      - Вот именно! - дико хохотал Дёмочка. - А если он не хочет ночевать в твоей гостинице? А, Вовик? Если в ней тараканы? Клопы? Или воздух вредный?
      - Не имеешь права! - багровел Вовик, и я, вздыхая, отдавал ему последние деньги.
      Куплю-продажу домов и участков я ещё кое-как освоил, но когда Вовик вдруг страшным голосом начал требовать: "С тебя, на фиг, налог сто фунтов!", я уже переставал соображать что к чему и ходил просто механически. Вовика такое отношение к сложной и умной игре очень злило, а Дёмочку - как раз наоборот.
      - Ну что, Лёва? - весело говорил он и бесконечно долго тряс кубики в худых кулаках, прежде чем сделать ход. - Что, Лёва, хочешь стать миллионером? У тебя тогда будет много женщин и машин!
      - Пошёл ты! - угрюмо говорил я. - Не нужно мне твоих женщин и машин. И гостиниц не нужно. Я, может, один-единственный дом хочу иметь с видом из окна на площадь Восстания.
      - Значит, всё-таки хочешь один маленький домик? - ласково спрашивал Дёмочка, продолжая трясти кубики. - Хочешь или не хочешь?
      Выражение лица у него было такое, что в этом месте игры я не выдержал и непроизвольно запустил в него своим напёрстком.
      Вовик сразу кинулся мне мстить, а Дёмочка быстро схватился за глаз. Пытаясь удержать равновесие, пока Вовик по-настоящему душил меня толстыми пальцами, я схватился за стол и опрокинул вазочку с вареньем, и тут Дёмочка вдруг страшно завопил:
      - Стоп! Стоп! Стоп, машина!
      Стало тихо. Вовик продолжал обиженно сопеть, и его пальцы сами по себе сжимались и разжимались. Дёмочка вдруг начал наводить порядок на столе, быстро-быстро переставляя чашки, ложки, игровые фишки и какие-то другие мелкие предметы.
      - Ты чего? - спросил я, не в силах оторвать взгляд от его лихорадочных движений.
      - Сейчас бабка из церкви придёт, - сухо объяснил Дёмочка. - ...Порядок навожу, видишь? Лучше пойдём ко мне в комнату. Там и доиграем.
      …Вовик с Дёмочкой бережно, вдвоём, на вытянутых руках перенесли игру в соседнюю комнату и положили на пол. И сами легли рядом, в привычной позе, на животы, подперев головы руками. При этом Дёмочка свою голову устало положил на сложенные кулаки, а Вовочка - важно опёрся на локоть.
      Тикали ходики. На улице дворник скрёб лопатой замёрзший снег и долбал ломом лёд. Тут я заметил, что в комнатах у Дёмочки абсолютно тепло, сухо и даже как-то прозрачно от этой теплоты и сухости. Вообще, если кто не знает, воздух во всех квартирах разный, - от хозяев зависит.
      Несмотря на моё сложное отношение к Дёмочке, воздух в его квартире был просто замечательный - проветренный, чистый и уютный. И ещё я заметил, что все вещи в этой квартире тяжёлые. Каждая вещь стояла или лежала на своём месте как-то важно и неподвижно. Вот в нашей квартире всё было совсем не так. Можно было везде валяться, кидать подушки с дивана, можно было залезать куда угодно - ничего бы от этого не изменилось. Наша квартира была в этом отношении добрая, нестрогая. А Дёмочкина квартира была незлая, но строгая. Сразу было видно, что здесь хозяйничает Дёмочкина бабка и все вещи её слушаются. Я был уверен, что стоит мне неожиданно дотронуться до какого-нибудь шкафчика или ещё до какой-нибудь мебели, и всё нарушится. И Дёмочка опять страшно заорёт:
      - Стоп, машина!
     
     
      - Каждые сто фунтов - это на наши деньги десять копеек. Если играть прекращаем, ты мне должен пятьдесят копеек, - сказал Вовик.
      - Да ладно тебе, Вовик, - вдруг отозвался Дёмочка. - А я вот всё думаю: что в мире будет, когда мы умрём, Лёва?
      - Не знаю, - растерялся я. - Не знаю, что будет. То же самое будет. Что и сейчас.
      - Ну, как это то же самое, - расстроился Дёмочка. - Вот прямо то же самое?
      - Учти, Лёва, я ничего не забываю. Долг - это святое, на фиг, - упорствовал Вовик, не отрывая неподвижного взгляда от любимой игры.
      Странное дело - играть дальше мне совершенно не хотелось. А вот смотреть на игру я мог бесконечно. Особенно интересно было смотреть на неё вот так - лёжа на полу, глядя на дома, машины, девушек, тюрьму и паровозы, на деревья и башни, на мосты и реки близко-близко, до слёз, до рези в глазах. От этого странного способа играть в игру, не играя, что-то прямо-таки переворачивалось в душе, становилось страшно и весело одновременно, и хотелось уехать подальше, в этот далёкий мир, где всегда ветер с моря и солнце печёт макушку…
      "Вот это и есть тот мир, который будет, когда мы умрём", - вдруг подумалось мне, но вслух я этого не сказал. И в этот момент пришла из церкви Дёмочкина бабка.
      Пришла она молча, тихо, ни с кем не стала разговаривать и ничего спрашивать. Но Дёмочка закрыл дверь, сел на кровать и начал говорить, глядя поочередно то на меня, то на Вовика, отчего голова его ходила ходуном, как на шарнирах.
      - У меня бабка, между прочим, в церковь ходит! - таинственным голосом заговорил он. - Часто-часто. Совершенно несознательная женщина. Она думает, что я не знаю. А я знаю.
      - А я знаю, что ты в церковь ходишь! - вдруг дурным голосом заорал Дёмочка в приоткрытую дверь.
      В это время случилось что-то невероятное. Дёмочкина бабка со страшным криком и даже, по-моему, свистом ворвалась в нашу комнату и со словами "Паршивец! Опять начал! Паршивец такой!" стала хлестать Дёмочку кухонным полотенцем.
      Причём довольно сильно.
      Было уже темно, когда мы, основательно перепуганные, выскочили на улицу, - немного исхлёстанный Дёмочка, недовольно сопящий Вовик и слегка обалдевший я. На улице было тихо и довольно морозно. Дворник уже ушёл, оставив после себя целую груду колотого серого льда. Мы стояли в подворотне, и Вовик кидался этими кусками льда в старый забор. Забор ухал и скрипел.
      - Бабка хорошая, не злая, - как-то виновато объяснял мне Дёмочка. - Просто не любит, когда я смеюсь. А я же не смеюсь, я просто рассказываю.
      Дёмочка протянул вдруг руку, и мы, повинуясь какому-то невольному желанию, обогнули угол стены и подошли прямо к крыльцу старого деревянного дома на снос. Крыльцо было сломано, дверь заколочена досками, в окнах давно не было и следа стёкол. В пустом пространстве дома гудел ветер. На крыше хлопал оторвавшийся ржавый кровельный лист. Всё это происходило в двадцати шагах от подъезда.
      - Как же ты тут живёшь-то, а? - спросил я.
      Неожиданно стало совершенно тихо. Только что хлопал лист и гудел ветер, тарахтела машина в переулке и кто-то внятно ругался, открыв форточку и пуская в неё табачный дым. Как вдруг всё исчезло.
      Какая-то сила приглушила все звуки и все голоса. Дом стоял напротив и внимательно смотрел на нас.
      Меня вдруг осенило.
      - Слушай, Вовик! - зашептал я с огромной силой убедительности. - Я всё понял! Давай из этого дома через окна выносить стройматериал! Доски, столбы! Нам же всё это нужно!
      - На фиг? - спросил Вовик.
      - Мы строить будем, коробочку!
      Вовик молчал долго.
      Я даже устал ждать его реакции и просто тупо смотрел вдаль, где виднелся шпиль высотного дома на площади Восстания с красной звездой на конце.
      - Ладно, - сказал вдруг Вовик. - Ты завтра тоже приходи. Часа в три. Мы не доиграли. Понял?
      Я кивнул.
     
     
      Но больше не приходил к Дёмочке никогда.
      А вот теперь жалею об этом.

[в пампасы]