- Вы не представляете, - сказала Маргарита Лукьяновна моему папе, - какие у вашего сына низкие способности. Он до сих пор не запомнил таблицу умножения, а "ча-ща" пишет с буквой "я"...
      - Низкие способности, - сказал папа, - это не Андрюхина вина, а Андрюхина беда.
      - Главное - старание, а не способности, - смягчилась Маргарита Лукьяновна. - И добросовестное отношение. Чтобы он света божьего не видел, понимаете? А то я его оставлю на второй год.
      Всю дорогу домой папу одолевали чёрные мысли. А тут ещё во дворе стали чистить канализационные люки. Из аварийной машины вышел шофёр и, как бы обращаясь к детям планеты, сказал:
      - Если хотите здесь работать, плохо учитесь. ВСЕ двоечниками были! - и показал на бригаду в люке.
      - Любой ценой, - сурово сказал папа, - ты должен из двоечника выйти в удовлетвористы. Тут надо так, - сказал он, - ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время - фьють! Смотришь - сил нет, а там и умирать пора.
      И он стал разучивать со мной таблицу умножения.
      - Шестью шесть! Девятью четыре! Пятью пять!.. Ух! - погрозил он нашей безмятежно спящей таксе Киту. - Лентяй! Бородавки только растит, ничего не делает. Трижды три! Дважды два!.. Люся! - закричал он маме. - Люся!!! Я не могу решать эти примеры. Я не могу их ни решить, ни запомнить! Чудовищное что-то! Кому это надо?! Только звездочётам!
      - Может быть, возьмём репетитора? - спрашивает мама.
      Тут я закричал:
      - Ни за что!
      - Держись, Андрюха, - сказал папа. - Надо быть философом и бодро воспринимать всякое событие. Я предлагаю взять репетитором мясника или кассиршу нашего продовольственного магазина.
      - Но это только по математике, Михаил, - возразила мама, - а по русскому? Как мы одолеем "ча-ща"?
      - Ты права, - согласился папа. - Тут нужен широко образованный человек.
      Решили посоветоваться с Маргаритой Лукьяновной.
      - Есть у меня на примете, - сказала Маргарита Лукьяновна, - один, Владимир Иосифович. ГРАМОТНЫЙ педагог, у него все двоечники по струнке ходят...
      Разные люди пахнут по-разному. Кто-то морковкой пахнет, другой помидорчиком, третий черепашкой. Владимир Иосифович не пах ничем.
      Вечно он ходил озабоченный, и у него никогда не бывало блаженного выражения лица. К тому же он сильно пёкся о своём здоровье. Каждое утро пять минут он лежал в ледяной ванне, и когда меня привели к нему под конвоем, Владимир Иосифович протянул мне свою ледяную руку помощи.
      - Сколько ног у трёх кошек? - спросил он меня с порога.
      - Десять! - сказал я, помня завет Маргариты Лукьяновны: "Ответ пауза не украшает".
      - Маловато, - уныло произнёс Владимир Иосифович.
      - Одиннадцать, - предположил я.
      Вид у Владимира Иосифовича стал такой озабоченный, что если б его сейчас кто-нибудь проглотил, он бы этого даже не заметил.
      - Прошу вас пить чай, - сказал он.
      На кухне в целлофановом пакете он хранил приправу - там перец, аджика, разные сухие травки - такая жёлто-оранжевая смесь. Он щедро посыпал ею бутерброды - мне и маме.
      - Мальчик запущенный, но не пропащий, - сказал Владимир Иосифович. - Надо им заняться ВСЕРЬЁЗ, пока он мягкий как воск. Потом затвердеет и будет поздно.
      Мама с благодарностью пожала ему руку - так, что он присел. Приятно всё-таки, что твой единственный сын в свои неполные десять лет не затвердел.
      - Кем хочешь быть? - спросил Владимир Иосифович, сохраняя паучью серьёзность.
      Я не ответил. Не стал ему говорить, что я бы не хотел быть ни камнем, ни дубом, ни небом, ни снегом, ни воробьём, ни козлом, ни Маргаритой Лукьяновной, ни Владимиром Иосифовичем. Только собой! Хотя я не понимаю, ПОЧЕМУ я такой, какой я?
      - Андрей, - говорил мне Владимир Иосифович, - я человек прямолинейный, как пишется "ча-ща"? И сколько будет шесть умножить на восемь? Ты должен ПОЛЮБИТЬ эти cлова: "гнать", "терпеть", "ненавидеть", "зависеть". Только тогда ты научишься ВЕРНО ИЗМЕНЯТЬ их по лицам и числам!..
      А я отвечал:
      - Давайте посвистим. Вы можете свистеть космическим свистом? Как будто не вы, а кто-то свистит вам из космоса?
      - Андрей, Андрей, - звал меня Владимир Иосифович, - у тебя с каллиграфией не всё в порядке. Все буквы вкривь и вкось...
      А я отвечал:
      - Старина Билл, когда ты ешь печенье, у тебя совсем исчезает шея, особенно сзади.
      - Я буду фиксировать все твои минусы поведения, - говорил Владимир Иосифович. - А станешь делать успехи, я награжу тебя памятным подарком.
      А я отвечал:
      - У меня песни хорошо идут. Какая-то мелодия нагрянет, и слова сыпятся, как горох. Слушайте мою песню, Владимир Иосифович, "Шмакозявки"...
     
                        Шмакозявки удалые,
                        Шмакозявки полевые,
                        Шмакозявки, ройте норки,
                        Шмакозявки, жуйте корки!..
     
      Хотите ещё? Мне это не трудно...
      - Ой не надо! - говорил Владимир Иосифович.
      - А можно я уйду сегодня пораньше?
      - У тебя что, очень важное дело?
      - Да.
      - Какое?
      - Пока ещё не знаю.
      - У меня такое чувство, - говорил Владимир Иосифович, - как будто я тащу из болота бегемота. Это уму непостижимо, - говорил он, - что существуют люди, которым неинтересно правописание безударных гласных!..
      - А у меня зуб начал сильно расти! То там был признак застоя. А теперь он стал сильно расти! И я прямо чувствую, как у меня волосы на голове растут! Почему человек всё время должен быть в брюках или стоять на двух ногах?!!
      - Ты весь ушёл в себя, - тряс меня за плечо Владимир Иосифович. - Сам процесс вычисления стал для тебя тайной. Проверь, как ты написал слово "тётя"!
      - "Цёца"...
      - Ты очень невнимательный! - говорил Владимир Иосифович.
      А сам даже не заметил, что у него прямо перед окном вбили в землю щит "Уязвимые места танка". Там был изображён танк в разрезе в натуральную величину и стрелочками указаны его слабые места.
      Мы сидели у раскрытого окна, и я спросил:
      - Отгадайте, что у вас нового?
      - Где?
      - Во дворе.
      - Ничего, - ответил Владимир Иосифович.
      И мы, как обычно, отправились на кухню поесть бутербродов с приправой.
      Это были редкие минуты, когда мы полностью понимали друг друга. Только за едой я не засыпал, когда его видел. А он не предлагал мне пересмотреть всю мою жизнь, для того чтобы выучить таблицу умножения.
      Мы молча жевали приправу, принюхиваясь к южным травкам, тоскуя о море, и оба ощущали, как хорошо иной раз полодырничать.
      Вдруг я заметил, что наша приправа уже не оранжевая, а серая, и поделился с Владимиром Иосифовичем своим наблюдением.
      - Видно, она отсырела, - сказал он и высыпал её на стол - посушить.
      А она как пошла расползаться!
      Он её - в кучку, в кучку! А она - вж-ж-ж - во все стороны!..
      Я кричу:
      - Владимир Иосифович, у вас есть микроскоп?
      Он говорит:
      - Нету.
      - Как это в доме, - кричу я ему, - не иметь микроскопа?
      - Зачем он мне? - спрашивает.
      Вместо ответа я вынул из кармана лупу - у меня ключи от квартиры и от почтового ящика прикреплены к лупе - и взглянул на приправу.
      Это была кишащая масса каких-то невиданных прозрачных существ. Причём у каждого - пара клешней, шесть пар ног - волосатых! - и усы!!!
      - Мамочки родные… - сказал Владимир Иосифович. - Мамочки мои родные!..
      С ним просто ужас что творилось. Жизнь микромира поразила его в самое сердце. Он стоял, вытаращив глаза с белыми ресницами, растерянный, как танк в разрезе.
      - Андрей! - сказал он, когда я пришёл к нему в следующий раз. Он лежал на полу, такой задумчивый, в одних трусах. - Что ты мне посоветуешь вначале купить - микроскоп или телескоп?..
      Он разучил мою последнюю песню "Стучат пружины за окном, чаёк попахивает салом" и распевал её с утра пораньше, устроившись на подоконнике и свесив ноги во двор.
      Когда я уходил, он говорил мне:
      - В другой раз не опаздывай, Андрюха! Если я уж жду тебя, так уж жду!!!
      А как-то однажды он вдруг помрачнел и спросил:
      - Андрей, мы не умрём?
      - Нет, - ответил я, - никогда.
      Больше я его не видел. Он оставил наши места. Случилось это так.
      Рано утром я забежал к нему перед школой, звонил-звонил - не открывает. А соседка выглянула и говорит:
      - Нет его, не звони. Ушёл наш Иосич.
      - Как ушел? - спрашиваю.
      - Босиком. И с котомкой.
      - Куда?
      - По Руси.
      Дул настоящий такой весенний ветер. Я бегом в школу. А там к доске прикноплен плакат: "Граждане! В вашем классе учится удивительный мальчик. Он "ча-ща" пишет с буквой "я". Другого такого замечательного в целом мире не найти! Давайте все брать с него пример!" И подпись: "В. И. Лепин".
      В тот день я выучил всю таблицу умножения. До позднего вечера я как зверь умножал и делил многозначные числа. Я целую тетрадь исписал словами "час", "чаща", "площадь", "ЩАСТЪЕ"!..
      Я получил все-все тройки и с блеском перешёл в четвёртый класс.
      - Только не надо меня поздравлять, - говорил я своим. - Не надо, не надо, подумаешь, какое дело...
      Но они поздравляли, обнимались, плакали и смеялись, пели и дарили подарки. Жалко, Владимир Иосифович не видел меня в этот торжественный момент.
      А что я мог дать ему, кроме того чтобы позвать в дали?

 

Художник Владимир Буркин

[в пампасы]