Дождь. Я иду в школу. Иду напрямик, через футбольное поле. И пою песню:
     
     
      Осень-непогодушка.
      Тополь пожелтел.
      Вдруг на ветке скворушка
      Песенку запел…
     
     
      Мы эту песню с Ольгой Ивановной на пении учили. Если её спеть три раза или четыре, то можно заплакать.
     
     
      Ветка чуть качается,
      Дождик не кончается,
      С нами старый скворушка
      До весны прощается.
     
     
      Жалко скворушку. Он старый, а ему далеко лететь. И он весь промок, замёрз на ветке.
      Тополя вдоль ограды светятся жёлтым светом. Небо серое, а они сияют вместо солнца. И опавшие листочки на тёмной траве, как огни.
      Воздух пахнет мокрыми тополями. Люблю этот запах, побольше вдыхаю.
      По полю хорошо идти, по траве. А дальше по дороге - болото. Трактора землю размесили. Надо искать дорожку, осторожно перешагивать, перепрыгивать, чтобы не потонуть на глубине.
      Возле школы все моют сапоги в длинном корыте. Корыто крепко стоит на железных ножках. На краях тряпочки висят. Вода холодная и очень грязная. Уборщица выносит из школы ведро с горячей водой и доливает. Идёт пар! Тёплой водой приятно мыть. Мы с девочками моем дочиста! Даже подошву. И идём на пяточках к ступенькам.
      Я поскользнулась возле самого крыльца. В лужу упала. Набрала воды в сапоги. Стою и думаю: куда теперь идти, в школу или домой? А две большие девочки стали меня жалеть. За руки повели меня в школу, посадили на скамейку, сняли с меня сапоги и гамаши. Как будто я маленькая!
      Когда кончились уроки, гамаши я нашла на батарее в раздевалке. А сапоги долго искала под всеми вешалками, но не нашла.
      Все наши ребята ушли домой. Пришла уборщица с великанской шваброй. Эта швабра шириной в полкоридора. Уборщица прошла по коридору туда и обратно и вымыла. Вдруг она меня спросила, почему я не иду домой. А я сказала, что сапоги потерялись. И она принесла мне большие чёрные сапоги, сказала, что они уже два года под лестницей валяются. Я обулась и пошла домой.
      Мама сразу заметила чужие сапоги. Она всё спрашивала меня про тех девочек, как их зовут, в каком они классе. А я и не знала. Мама очень сердилась, сказала, что я тетеря бестолковая. Оделась и ушла в школу искать сапоги. Я думала, что мама, наверное, их найдёт, она умная.
      Но мама вернулась без сапог. Сказала, что завтра мы вместе пойдём искать этих девочек. Я попросила маму: "Ты только их не ругай". Мама сказала, что обязательно их отругает, за то что они такие бестолковые.
      Ночью я не могла уснуть.
      Но мама не пошла со мной в школу. А вечером, когда я вернулась из школы, вдруг дала мне новенькие красные сапожки! Она ездила в город! Обошла все магазины, не могла найти, но потом нашла!
      Я надела сапожки и ходила по комнатам. Я прыгала и танцевала. И не могла на них наглядеться, думала: какого они цвета? морковные, или помидорные, или клубничные? И мама улыбалась.
      Потом я пошла гулять. Солнце садилось за горы. Всё было яркое и весёлое, оранжевое, красное. Девочек на улице не было, были только мальчики. Я издалека смотрела на них.
      В доме на углу живут Саша и Лиза. Вчера их папа привёз трубы. Мальчишки кричали в трубы. Вышел Лизкин папа и всех прогнал. Он ругался, что трубы могут покатиться и задавить кого-нибудь. Все убежали, а потом быстро вернулись, когда он ушёл.
      Я перешла глубокую лужу и подошла к трубам. Все мальчики незнакомые, только Коля знакомый, он из нашего класса.
      Колька залез в трубу. И вылез с другого конца. И все стали залезать и вылезать. Я заглянула в трубу. Колька сказал, что я не пролезу. Я встала на четвереньки и засунула голову. Потом легла на живот и поползла. А это трудно, ползти в трубе. Очень тесно и душно. Мальчишки снаружи кричали, что я застряла, что я слишком толстая.
      У меня устали руки и ноги. И живот устал. Все силы кончились. И слёзы потекли. Мальчишки заглядывали в трубу и кричали: "Ползи! Ползи! Выползай!"
      Потом все затихли и в трубу заглянул Лизкин папа. Он спросил:
      - Кто там есть?
      Я сказала:
      - Я.
      - Вылезай!
      - Не могу.
      Он просунул в трубу черенок лопаты. Я доползла и крепко схватилась за гладкую деревяшку. И Лизкин папа меня вытянул. Я думала, он станет меня ругать, а он посмотрел на меня и сказал:
      - Иди домой.
      И я пошла. Смотрю, а пальто сильно замаралось. На животе большое рыжее пятно. Сапожки испачкались. И тут я увидела на одном треугольную дырку. На самом носке. Это было настоящее горе.
      Только что не было дырки! Сапожки были новенькие! Было так хорошо!
      Это, наверное, я в трубе порвала. Вот бы время назад вернуть.
      Я пришла домой и говорю маме:
      - Дырочку ведь можно заклеить?
      Мама повернулась ко мне:
      - Какую дырочку?
      Мама ужасно рассердилась, закричала, что от меня одни несчастья, одни беды. Открыла дверь и выпихнула меня во двор:
      - Иди, гуляй в рваных! Будешь теперь всегда в них ходить!
      Я села на скамейку. И ревела, пока слёзы не кончились. Потому что от меня одни беды. И я подумала, что лучше мне уйти из дома.
      На ветке висела игрушечная сумочка. Баба Дуся мне её подарила. Я взяла сумочку в дорогу. Открыла калитку и пошла по улице.
      На небе был месяц. Я приставила к нему палец. Получилась буква "Р". Значит, луна растёт. Когда получается "У", значит, убывает. Это мама меня научила. На дороге лежала маленькая морковка. Я подняла её и положила в сумочку.
      Я шла мимо парников. Весной на парники натягивали плёнку, теперь серые обрывки колыхались на железных трубах. Я внимательно вглядывалась в парники. Мне казалось, что там кто-то ходит. Было уже почти темно. Я шла и уговаривала себя: "Это просто плёнка шевелится…" Так я дошла аж до кочегарки. Будка кочегарки чёрная, и труба чёрная, и гора золы высокая, чёрная. Я повернула и побежала домой изо всех сил! Было очень страшно, казалось, за мной гонится кто-то из парников.
      На другой день нашлись мои старые сапожки. Их нашла уборщица и принесла мне на уроке природоведения. Они просто упали за батарею. Я обрадовалась!
      А чёрные потом отдала.

      А у нас в клубе цирк выступает! В школе билеты продавали. Но мама сказала, что это какие-то шарлатаны.
      Нас из школы всех отпустили в цирк. А я дома осталась. Сижу на подоконнике и смотрю, как солнце за горы уходит. Наша комната оранжевая. На подоконнике маленькие книжки стопками. Я их стала рассматривать. А в клубе музыка весёлая, громкая! И барабаны, и железные тарелки. Я думаю: вот бы тигры вдруг убежали из цирка! И представляю, будто по дороге мимо нашего дома идут рыжие тигры! Я скорее побежала к двери, посмотрела, закрыт ли крючок. Ох, а вдруг тигр как прыгнет в окно! Ужас! Все люди бы попрятались! А тигры бы радовались, катались бы по снежку у нас в огороде.
      И мне почему-то так приятно бояться!
      В двери постучали, я аж подпрыгнула. А это папа. Он говорит:
      - Ты не в цирке? Хочешь в цирк?
      Я говорю:
      - Да, сильно хочу!
      - Одевайся скорее!
      И мы с ним так быстро побежали! По дороге, по сугробам! В клубе папа купил билеты, и мы вошли.
      А там на сцене фокусник. Он из тросточек делает серебряные кусты и золотые цветы. Тихонько стукнет тросточкой о сцену, и тросточка распускается! Он уже всю сцену уставил кустами. Целый сад получился! Очень красиво!
      Зрители встают и хлопают. А фокусник кланяется. Он обычный мужчина, только в высокой шляпе. Какой он молодец! Мы с папой сильно хлопаем!
      И все стали выходить, потому что это был последний номер. И мы с папой тоже пошли.
      Я говорю:
      - Папа, какой хороший цирк! Мне очень понравился! Только жалко, тигров не повидали!

      Мы в школе на труде вышиваем. Ольга Ивановна всем нарисовала на лоскутках подснежники. И объяснила, как вышивать тамбурным швом. Иголка чуть-чуть возвращается в прежний стежок. Получается цепочка. А я невнимательная и путаюсь, забываю возвращаться. И тряпочка у меня стала сморщенная. У многих ребят так же получилось. Ольга Ивановна разрешила нам дома довышивать.
      Я дома развернула свою тряпочку, вышиваю и думаю: вот бы мама помогла. А мама поздно вернётся.
      Папа приехал на перерыв, посмотрел и говорит:
      - Давай я тебя научу.
      - А ты разве умеешь?
      Папа попробовал вышивать. Мы сели рядом на табуретки, под лампочкой. Папа очень аккуратно вышил целый стебелёк. А я листочек тоже хорошо вышила.

      Мороз.
      Я собираюсь в школу. А папа приехал на обед. Обедает.
      Я одеваюсь и жалуюсь:
      - Пап, смотри, я надеваю двое гамаш, по два носка… В каждой варежке у меня ещё по варежке, а в шапку мама пришила ещё шапку. И у меня получается большая голова!
      Папа смеётся:
      - Да, хорошо, что пальто одно и валенки по одному.
      Папа так вкусно пьёт чай, ложечкой сахар мешает. От чая пар! Я тоже наливаю себе чаю и намешиваю сахару. И мы пьём, улыбаемся. У папы самая большая кружка, белая, сверху красная полоса, а на полосе золотая снежинка. Это баба Дуся подарила ему эту кружку.

      У папы ботинки новые. Стоят у порога. Они мне не нравятся. Они на высоких каблуках и с острым носом. Как у девушки. Мама говорит: "Ишь, фраер какой!"
      А рубашка у папы прозрачная, в серую полоску. А свитер тот же, который был. Мама ему покупала. Он коротковат на животе. И рукава коротки. Светло-серый свитер.

      Пошли с папой гулять. Во дворе у нас у забора сугробы. Мама нам залила горку. Мы папе показываем. Я забралась и съехала, Таня тоже забралась и съехала. И папе говорим: "Ты тоже прокатись!" Папа сел сверху, а ноги уже внизу. Мы с Таней стали смеяться, хохотать просто!
      Потом мы сели на санки и папа нас повёз по дороге. Папа побежал. Мы ехали всё быстрей и быстрей. Папа так сильно бежал, что поскользнулся и упал.
      Мы приехали в магазин "Коопторг". Папа купил много книжек. И мы поехали домой - читать.

      Мою короткую дорогу через футбольное поле замело. Теперь я в школу хожу через посёлок. Далеко.
      Морозище! Снег скрипит, солнце горит, и в воздухе искры летят золотые и цветные. Ресницы у меня слиплись!
      Вот Танин дом. Кричу у калитки:
      - Таня-а!
      Её мама мне в окошко улыбается. И Таня идёт уже. Она посмотрела мне в лицо и говорит:
      - Ух ты, какие ресницы белые! Ты - Снегурочка!
      Я так рада, что она меня Снегурочкой назвала! Какая она хорошая, Таня! Я её люблю!
      Идём мимо ремонтной мастерской, мимо интерната. На перекрёстке, возле звезды, Алёнка нас ждёт. Таня ей говорит:
      - Алёнка, ты тоже - Снегурочка!
      Я огорчилась: ну вот! так не бывает! две Снегурочки! Мне нравилось быть единственной. А у Алёнки и волосы, и шапка, и ресницы белые. И у Тани тоже! Значит, три Снегурочки получилось.
      Пальцы в варежках закоченели. И коленки щиплет. И мы как побежали вовсю!

      У нас в классе цветы! Много! Мы их поливаем, кто дежурный. Цветам хорошо на окнах. Их солнце греет, а мороз не морозит. Они на улицу смотрят и думают, наверное: "Ужас, там все умерли! И трава, и деревья!"
      Я сижу на задней парте, у окна. И у меня за спиной на табуретке в ведре цветок расцвёл. Цветки похожи на белые кулёчки, а в них жёлтые мохнатые палочки. Ольга Ивановна обрадовалась и сказала, что цветы - каллы.
      Я их на переменах нюхаю, они приятно пахнут.

      Я сижу за партой с Айнагуль. По-казахски "айна" - это зеркало, а "гуль" - цветок. Похоже, что цветок смотрится в зеркало. А может быть, в ручей или в лужицу. Наша Айнагуль - цветок, который смотрит в окно.
      Айнагуль - интернатовская. Она из Акшата. Это маленький посёлок, и там нет школы. И вот она живёт в интернате, чтобы учиться. Она плохо учится. Ольга Ивановна её спрашивает, а она не отвечает. Папа мне говорит: "Вот если бы тебе всё по-казахски объясняли, и математику, и природоведение, ты бы поняла что-нибудь?" Нет, я бы не поняла. Я на уроке казахского иногда совсем ничего не понимаю.
      У Айнагуль раньше были две косички. Она их завязывала колечками за ушами. А теперь её подстригли коротко и волосы сзади торчат возле шеи.
      Айнагулька хорошая. Даёт мне ручку, если я забуду. И она не обзывается. И улыбается мне.
      Из школы она ходит с девочками из интерната. Они разговаривают по-казахски и смеются, и песни поют на казахском языке.
      А однажды мы шли вдвоём с Айнагуль и она достала из варежки маленькую куколку. У куколки тоненькие ручки и ножки, жёлтая причёска, розовые туфельки. Прямо как Дюймовочка! Я взяла её, а она горячая. Это от Айнагулькиной руки. За нами шли девочки из интерната. Айнагуль взяла куколку и пошла с ними.
      Я когда иду мимо интерната, то отворачиваюсь. Не смотрю туда. Потому что я однажды подумала, что если смотреть часто на интернат, то я туда и попаду. Буду там жить. Это страшно. В интернате - как в больнице, без мамы и папы.

      Оля и Оксана стучатся в дверь и кричат:
      - Там ваш папа упал! Он весь белый!
      Я оделась, побежала с девочками. Мама кричит нам:
      - Не подходите к нему, не трогайте, он вас придавит!
      Папа пьяный. Пальто всё в снегу, и шапка далеко на дороге. Папа старается, но никак не может подняться. Я хватаю его руку и тяну, но он очень тяжёлый. Он всё-таки встал и пошёл. Мы с ним.
      На пороге папа стал снимать ботинки и упал. А рукой в стенку упёрся. И получилась дыра. Потому что стена картонная.
      Мама мыла пол и сложила половики горой. Папа сел на гору и сидит. А мама его ругает. Она его так сильно ругает, что мне хочется папу обнять и укрыть его от мамы. Чтобы он не слышал. Мне его жалко.
      Папа заплакал, говорит:
      - Доченька, как мне плохо!
      Дотянулся до меня, потянул за руку, обнял. Стал целовать меня в щёки. Меня стало тошнить, потому что пахло водкой.
      А мама говорит:
      - Не верь ему, это в нём водка плачет!
      Когда папа пьяный, мне хочется исчезнуть, не быть.

      Папа пришёл с работы, стоит на пороге и говорит весёлым голосом:
      - Ваша папа пришла, молока принесла! - и достаёт из-за пазухи красную грелку. В ней, оказывается, молоко.
      Папа возит доярок. И вот доярки сказали папе, чтобы он принёс грелку и они ему будут наливать туда молока. А в грелку для того, чтобы её спрятать за пазуху. Это такая хитрость.
      У нашей коровы Майки пока нет молока, потому что у неё скоро телёнок родится.
      Мама вскипятила молоко и налила нам с Таней в кружки. И оно стоит, остывает. А мы никогда молока из грелки не пробовали. И ждём.
      А оно оказалось очень невкусным - горькое, и резиной пахнет! Фу!
      Мама говорит:
      - Валька, ты хоть бы вымыл грелку! В ней тальк был.
      А папа смеётся:
      - Вот оно какое горькое, краденое молоко.

      Ура! Буран!
      Ольга Ивановна отпустила нас с уроков! Сказала, чтобы мы скорее шли домой, а то буран. И чтобы мы прямо шли и никуда не сворачивали.
      А мы и не сворачиваем. Ветер дует нам в спины, и мы бежим, как будто на колёсиках катим. И смеёмся! Мы маленькие, а буран - великан! Он сдувает нас с дороги в глубокий снег. И кажется, может сдуть в небо! Только портфели тяжёлые, и мы не улетаем.
      Ещё всем весело потому, что сегодня - суббота! Суббота - свобода! Я буду играть с куклами! Мы вчера с Таней устроили дом между кроватью и окном. Закутали кукол потеплее и уложили их спать в постельки. Будем играть и сегодня, и завтра! Я бегу и подлетаю от радости.
      Вдруг слышу, папина машина посвистывает сзади. Вот она нас догнала и поехала вперёд. Тент надувается как парус. Под колёсами снег волнами летит. Кажется, буран может опрокинуть машину на бок. И вот уже не видно машины.

      Мама и Таня дома. Мама взбивает тесто для оладушков: клёк-клёк-клёк… А Таня рядом стоит коленками на табуретке, смотрит.
      Когда мы ели оладушки, погас свет.
      Мы сели возле печки - мама на чурбачок, а мы на маленькую скамеечку. Мама стала чистить картошку. А мы смотрели на печку. У нашей печки сверху снимаются железные кольца, чтобы кастрюли ставить. Одно колечко снимешь - поставишь маленькую кастрюльку, а если несколько колец снять - то большую кастрюлищу. В темноте между кольцами светятся красные круглые щели. Красиво.
      А в дверце дырочки, как окна в доме. Там за красными занавесками кто-то ходит и танцует. Хочется разглядеть, кто там.
      Таня просит открыть дверцу и смотреть на огонь. Мама говорит, что нельзя, а то будет сильная тяга и буран всё тепло из дома высосет через трубу.
      Буран за стенами бьётся, шумит. Печка тоже - то тихо трещит, а то как загудит!
      Ждём папу. Лица стали горячими от огня. Захотелось полежать. И мы с Таней легли не раздеваясь на кровать, на покрывало.

      Вдруг я проснулась, слышу, мама папе говорит:
      - Валька, ты дурак! Ты бы детей погубил! И сам бы замёрз!
      А папа отвечает:
      - Я поехал в интернат, думал, скажу, что не повезу их сегодня. А они уже готовые стоят, одетые, с котомками своими. Домой хотят. И я подумал, что можно всё-таки отвезти… Туда ничего, нормально довёз. А обратно - дороги не видно. Трассу вровень со степью замело. Медленно-медленно пришлось, чтобы в кювет не съехать. А ветер машину чуть не переворачивает! Думал, придётся в степи ночевать…
      Папа рассказывает весёлым голосом. Он рад, что добрался до дома.
      Я подумала: какой папа смелый! как коммунист. Почему его не взяли в коммунисты? Он, наверное, правил не выучил. А может, потому что он смешной? А таких смешных не берут в коммунисты.

      Папа сказал, что вечером уедет, но потом приедет и будет жить с нами. Потому что они с мамой помирились.
      Я достала из мешка розовый лоскуток и сшила кисет. Это такой мешочек с завязками для хранения махорки. Мы с мамой читали рассказ, как девочки в войну шили кисеты и дарили их солдатам.
      Папа взял мой кисет, вынул папиросы из пачки и положил в него. И ниточки сверху затянул.
      Я сказала:
      - Пап, ты только скорее приезжай!
      А Таня сделала из спичечной коробки собачку. Она вырезала из тряпочки ушки и лапки и приклеила. Собачка смешная.
      Папа уехал.
      Мы стали ждать его.

      Сегодня воскресенье. Мы с мамой собираемся за опилками. Они нужны для поросят. Поросята их не едят. Мама насыпает им опилок на пол. Получается такая постель. Мягкая и душистая. И поросятам не так холодно спать.
      Мы одеваемся потеплее. Мама повязывает мне шаль, её концы под мышки и узелком на спине. И Тане тоже так. Мы надеваем валенки и варежки. У мамы валенки очень высокие, до колен. Мама закрывает замок, суёт мешок в карман, берёт санки и мы выходим за калитку.
      Мы идём по дороге мимо клуба, мимо футбольного поля. Солнце яркое, снег такой белый, что больно глазам. Мама читает стихи: "Мороз и солнце, день чудесный!.." Потом другое стихотворение. Я очень люблю идти куда-нибудь далеко с мамой! Мы проходим мимо тополей, и мама говорит, что на обратном пути надо сорвать веточек. Мы идём в столярку, там пилят и стругают. Дорога идёт по высокому берегу реки. Мы всё идём и идём. Вдруг мама забирается на сугроб. И говорит:
      - Пойдёмте по насту, напрямик!
      Мы с Таней лезем за мамой. Она говорит:
      - Идите за мной. Я буду дорогу проверять. Если я не провалюсь, то и вы не провалитесь. Наст крепкий.
      Мама говорит, что наст - это снежная корка. Солнце согрело снег, а мороз потом заморозил. Получился наст - такой снежный мост. Значит, мы идём по мосту. Немного страшно и весело. Снегу за зиму намело высоко! Столбы кажутся совсем низкими. Провода над головой. Мы шли, шли и дошли.
      А в столярке так шумно, ужас! Работает пила. Пахнет лесом, ёлками. Приятно! Маме разрешили набрать опилок. Мы с Таней держим мешок, а мама совочком насыпает опилки и кудрявые стружки. Они лёгкие, жёлтые. Один дяденька, очень строгий, принёс нам с Таней целую кучу кубиков. Мама положила их сверху на опилки и завязала мешок. Мы сказали спасибо и вышли .Стали уходить от шума.
      Идём по насту. Мама тянет санки, а мы придерживаем мешок, чтобы не упал. Таня устала. Мама посадила её на мешок. Чуть-чуть прошли, и Таня упала. Мама стала её поднимать и провалилась глубоко. Наст ломается, мама не может выбраться. Сказала, чтобы мы отошли подальше. Потом выбралась. Положила Таню животом на мешок и сказала, чтобы она крепко держалась. Я держала мешок сзади. И мы вышли на дорогу.
      Вот тополя. Мама дотянулась и сломила три веточки. Говорит:
      - Смотрите, какие толстые почки, они хорошо пахнут, дома быстро распустятся.
      Я несла веточки и всё нюхала их, не могла нанюхаться.
      Дома мы поставили веточки в зелёную мамину вазочку. Я подумала: папа приедет, а у нас листочки.
      А кубики тоже так хорошо пахнут.

      Весна. Но ещё холодно. А у нас закончился уголь. Мы с мамой ходим за углём к кочегарке. Там большая гора золы. Мы выбираем крупные чёрные камни. Это несгоревший уголь. Он обгорел только снаружи. И мама топит им печку.
      Однажды ночью мама надела пальто и сказала мне, чтобы я закрылась на крючок и никого не пускала. Я сказала:
      - Мам, не уходи, мы с тобой!
      - Я быстро! Не бойтесь, - сказала мама и вышла.
      Я услышала, как она взяла ведро в сарайчике. Значит, за углём, к кочегарке; это долго.
      Таня совсем не боится. Она укладывает кукол под столом и укрывает их тряпочками. Я сажусь на пол рядом с ней. Всё равно страшно. В комнате светло, а окна чёрные. Будто темнота смотрит на нас.
      Я сидела и терпела. Скорее бы мама пришла! С мамой даже в самой тёмной темноте не страшно. И я сказала Тане:
      - Пойдём маму встречать!
      Мы быстро надели пальтишки. Я надела ещё сапоги. Таня так и пошла в тапочках, а я и не заметила.
      Идём в темноте по нашей улице. Под ногами грязь кашей. На повороте к кочегарке мы совсем застряли в грязи. Тут трактора размесили землю.
      Вдруг вижу, мама идёт. Она увидела нас и испугалась. Стала ругать. Мы побежали домой. Прибежали на порог, а Таня без одного тапочка - потеряла. Мама сломила ветку во дворе и стала меня хлестать. И ругать. Долго хлестала. Я так ревела, что охрипла.
      Утром мы с мамой пошли тапочек искать, но не нашли. Наверное, его трактора затоптали.

      Мама купила телёночка.
      - Это девочка, значит, тёлочка, у неё есть маленькое вымя, - говорит мама.
      Мы с Таней гладим тёлочку. У неё кудрявый лоб .И есть малюсенькие рожки. Мама говорит:
      - Давайте назовём её Малинка. Она вырастет большой коровушкой и будет давать нам вкусное молоко. Сладкое.
      Малинка живёт в сарае с поросятами. Только поросята за загородкой. Мама варит тёплое пойло для Малинки. Когда мама несёт ведро в сарай, хлебный вкусный пар летит облаком. На улице ещё холодно.
      Мы выпустили коровку чуть-чуть погулять. Она стала прыгать и брыкаться. А мы с Таней стали бегать и смеяться. Ура!
      Мама написала папе письмо, что мы купили коровку.

      Наша Малинка заболела. Простыла. Мама ругает пастуха, что он загнал её в овраг, а там снег, вода ледяная. Мама говорит, что Малинка шустрая, вот пастух её и не любил, гонял. Малинка сильно болеет.
      Однажды пришли чужие мужчины к нам во двор. А мама повела нас с Таней на речку. Мы сидели на берегу, на траве. Мама плакала. И мы стали плакать. Пришли домой, а Малинку зарезали. Она лежит на боку.

      Папа приходит в воскресенье. Приносит большие газетные кульки с яблоками и орехами. Он улыбается, садится на табуретку, обнимает нас с Таней. А мне сразу грустно, что он уйдёт. Таня говорит:
      - Папка, ты живи с нами.
      А я начинаю внутри реветь. Потому что он всё равно не останется. Я вдыхаю слёзы обратно. Но когда начинаю грызть яблоко и папа спрашивает: "Сладкое?", я киваю и слёзы вдруг начинают вытекать.
      Мама кричит:
      - Не приходи больше! Видишь, они ревут каждый раз! Не приходи!
      А мы от этих слов начинаем реветь ещё сильнее.
      Меня как будто накрывает плачем, до тошноты, до боли. Папа уходит.
      Лицо горячее, мокрое. Мама обрызгивает меня холодной водой, тащит к форточке, кричит:
      - Дыши глубоко!
      Я стараюсь, дышу. Потом мама выставляет меня на крыльцо, я замерзаю. Дрожу и не реву уже.

      Я всегда не успеваю! Прихожу из художки, а Таня говорит:
      - Папка был, ушёл.
      И так всегда. Всегда я в художке.
      И перед 8 Марта мы не виделись. А папа принёс тюльпаны. Такой пучок зелёных листьев и бутончиков. Не особенно красиво. Но каждый день они росли и изменялись. Бутоны розовели, становились ярче и вот расцвели большими красными цветами! И очень пахли.
      В мамин день рождения, 10 апреля, мы ездили к бабе Дусе. А вечером вернулись - на крылечке приткнуты розы и духи.
      А летом однажды нашли под нашей скамейкой во дворе десять банок сгущёнки.

      Папа пришёл в своём сером пальто и старой шапке. Стоит в дверях. Он такой большой, в дверь не помещается. Смотрит на меня. А я не могу смотреть на него и говорить не могу. У меня как будто линейка в голове, в горле, в груди. Я боюсь заплакать. Хочу сказать: "Ты приходишь, когда меня нет!" Но не говорю.
      Папа говорит:
      - Я тебе бумагу принёс. Покажи, что рисуешь.
      Я принесла рисунки. На одном Мурка с котятами. Котята новорождённые. Мурка прикрывает их лапой и внимательно смотрит на нас, боится, что мы возьмём их. А на другом кошка Настя со своим сыном Барсиком. Настя серая, пёстрая, а Барсик - рыжий. Я их с натуры рисовала, гуашью.
      Мы говорили про художку, про рисунки, а про то, что я хотела, не говорили. А то бы я заревела. Когда папа уходил, он обнял нас с Таней. И я его крепко обняла. Так крепко, что линейка сломалась и проткнула мне горло. Очень больно.
      Мне было двенадцать лет, а Тане - девять. Больше мы папу не видели никогда.

[начало] [в пампасы]