Химички все боялись. У неё были серые глаза, глядевшие поверх голов в одну точку.
      Не здороваясь, она в гробовой тишине подходила к доске и, повернувшись к классу спиной, говорила замогильным голосом: "Пишем: САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА". И на доске появлялись написанные ровнейшим (как для первоклашек) почерком два этих отвратительных слова. Дальше шли слова, понятные только тем, кто знает химию, а для остальных почти не имеющие смысла. На партах, как орудия инквизиции, стояли штативы с пробирками, горелки, колбы, пузырьки с реактивами.
      И вот работа начиналась. Все панически переглядывались. Руки дрожали. Глаза то закатывались к потолку, то тупо читали надписи на пробирках, то с надеждой косились куда-нибудь вбок или под парту. Химичка любила выйти из кабинета, а потом быстро войти, застав половину класса на месте преступления. Но ученики, зная эту её привычку, были осторожны.
      А иногда она ходила между партами и отпускала убийственные реплики, от которых кровь стыла в жилах, а мозги совершенно отказывались варить.
      Самостоятельная по химии была самой нервной из всех контрошек. Если у тебя дрожит рука на сочинении, то за кривой почерк никто оценку не снизит. Да и двойка ещё не конец жизни. Но когда трясущимися руками льёшь или сыпешь в пробирку неизвестно что, дело сильно пахнет керосином.
      Сегодняшняя самостоятельная ничем не отличалась от других. Химичка подошла к Воробьёву и Мырзину, сидящим на первой парте в первом ряду, сделала своё любимое каменное лицо и сказала:
      - Полурока прошло - всё в том же виде. Что, Воробьёв, у тебя там на потолке таблица Менделеева? - И прошла дальше.
      Там, где сидели отличницы, Лапшина с Крупенниковой, она даже не задержалась, только протянула удовлетворённо:
      - Тааак...
      Но пройдя ещё две парты, возгласила:
      - Какая тут должна быть реакция? Что у нас окисляется? Что восстанавливается?
      У всего класса, кроме Лапши с Крупой, затряслись поджилки и стали отключаться мозги.
      Но вдруг она осеклась. У неё за спиной, в среднем ряду, что-то зашипело, потом раздался треск и истерический визг Ирки Колбасниковой. Химичка резко повернулась на сто восемьдесят. Колбаса, вскочив, трясла руками над партой и с испугом глядела на свою драгоценную синюю юбку - гофрированную. А Вовка Гусев, надувшийся и красный, делал попытки вылезти из-за парты, над которой поднималось маленькое зловонное облачко.
      У химички взялась какая-то кошачья прыть. Она рванулась, как герой на амбразуру, и выключила горелку. Но дело было сделано: неправильная реакция произошла и загадочная жидкость с шипением излилась на парту.
      Химичка не стала комментировать. Всё тем же загробным голосом она велела переходить от практической части к письменной. А через пять минут прозвенел спасительный звонок.
      На перемене оказалось, что одна штанина гусевских штанов вся покрыта экзотическими дырками неправильной формы. Носясь по залу, все притормаживали возле него, чтобы поглядеть на это чудо химии. Что бы там у него в пробирке ни окислилось, было ясно, что штаны уже не восстановишь.
      В конце концов Гусь стал лицом к окну, делая вид, что зубрит литературу. Но и тогда суета и хихиканье вокруг него продолжались. Больше всех усердствовала Колбасникова - конечно, ведь её юбка никак не пострадала. А лицо проходящей по коридору Динамиты (Доменики Сергеевны) было высокомернее, чем обычно, будто она мысленно уже выставила все двойки за нашу самостоятельную.
      Когда Гусь шёл на литературу, навстречу ему попался Валан - Валентин Андреевич. Он был физик и шёл на физику. Пару недель назад этот самый Валан попросил Гусева дать определение математического маятника. И услышав, что математический маятник - это "кое-что на ниточке", залепил ему пару, хотя на предыдущем уроке сам объяснял почти теми же словами: мол, неважно что - нечто! С высоты огромного роста физик углядел диковинные дырки на штанах Гусева. Он остановился и, прищурясь, спросил своим неподражаемым басом:
      - Что такое?
      - Химическое явление, - не растерялся Гусь.
      - Формулу можешь сказать?
      Гусь молчал. Вот не может Валан без формул!
      - Ладно, иди.
      Литература была последним уроком. Потом Гусев с Колбасниковой оставались на дежурство. Ирка попросила, чтобы он сходил за тряпкой, - вытереть с доски. Он молча вышел из класса. Разговаривать с этой дурой не хотелось.
      Соседний класс был закрыт: историчка заболела. Зато дверь в кабинет химии оказалась приоткрытой. Гусь услышал смех и остановился. Он никогда не слышал, чтобы химичка смеялась. Проверив, нет ли кого в коридоре, он подошёл к двери и осторожно заглянул. Доменика стояла за учительским столом, а сбоку от стола стоял Валан собственной персоной.
      - Кое-что на ниточке, - пробасил он. И они захохотали, как два приколовшихся школьника.
      Гусь попятился и, развернувшись, побежал обратно.
      - Принёс? - спросила Ирка.
      Он не ответил. Вытащил из кармана измятый носовой платок, смочил его под краном и принялся изо всех сил тереть доску, на которой был написан план сочинения.
      А Динамита-то! Он и не думал, что она бывает такой. Весёлой, даже красивой.
      "Химическое явление!" - решил он и тут же простил всё и ей и Валану.

- Мам, а ты не пишешь про скелетов?
      - Нет, не пишу.
      - Ну вот и плохо, хоть какая-то была бы романтика!
      Они пили чай, а за чаем Арс всегда любил задавать вопросы.
      - Мам, а почему нет такого урока - смехатура?
      - А зачем?
      - Ну, а то не все умеют смеяться. Некоторые так и ходят хмурые всю жизнь. А так - захотелось человеку заплакать, а он взял и засмеялся.
      - Ты думаешь, можно этому научить? - спросила мама.
      - Конечно. Только надо, чтобы приходили смешные люди, ну, как Никулин или Крамаров, и смешили. А потом сами дети, по очереди. Если весь класс засмеётся, значит, пять, молодец. А если все мрачные сидят, значит, два. Хотя нет! Двойки на смехатуре ставить нельзя. Ну как?
      - Прекрасно! - Мама вдруг засмеялась.
      - Ты чего?
      - Вспомнила бабушку. Я тебе не рассказывала? Это давно ещё в деревне было. Ночью все проснулись от страшного хохота. Повскакали, зажгли свет…
      - И что?
      - А то, что бабушка в темноте пошла и в подпол упала. Застряла там между бочками и хохочет, остановиться не может. Так и хохотала, пока не вытащили. И потом каждый раз, когда про это рассказывала. А ведь она этому нигде не училась.
      - Значит, она сама способная. А вот у нас Вера Леонидовна вообще ничего не понимает.
      - Как это?
      - Ну смотри. Она говорит: "Воробьёв, голуба моя, иди к доске". А я представил себе, что Воробьёв - голуба, и как заржу. А она сказала, чтоб я из класса вышел. И так всегда. Мы с Витькой сидели в столовке, он меня смешил и у меня из носа сок грейпфрутовый полился. Так она меня чуть к завучу не отволокла.
      - А что он тебе рассказывал?
      - Витька?
      - Ну да.
      Арс вдруг весь сморщился, скрючился, потом надулся, как лягушка, и вдруг из носа у него брызнул во все стороны бергамотовый чай! Арс на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что мама заслонила лицо рукой и тоже смеётся, как девчонка.
      - Ты был похож на дракона, - как бы оправдываясь, сказала она. И, отсмеявшись, добавила: - В общем, мне всё понятно. Тебе - пятёрка. А Витька может смело идти смехатуру преподавать. Так ему и скажи.

Она была совсем молодая (вначале подумали - практикантка): маленький нос, глаза тёмно-карие, волосы светлые, коротко стриженные. Взгляд у неё был то озорной и острый, то по-детски испуганный. Звали её Элеонора Степановна. Она преподавала у них математику первый год и всё время старалась что-нибудь такое придумать. И вот придумала.
      На розданных листочках были напечатаны вопросы для родителей. Задание: опросить родителей и записать их ответы.
      У Фили папа был математик.
      - Давай, только быстро, - сказал он, - мне скоро на математическое общество идти.
      - Давай, - сказал Филя. - Вопрос первый: что для вас значит математика?
      - Математика - это способ думать о мире, - ответил папа. - Она приучает людей делать правильные умозаключения. Кроме того, это основа всех точных наук, язык, на котором они говорят, и главный их инструмент.
      - Вопрос второй: всем ли нужна математика?
      Папа искоса посмотрел на сына.
      - Собачки и кошечки очень хорошо обходятся без математики. Люди тоже могут жить так, руководствуясь привычками, аналогиями, а не разумом. Но, поскольку человек способен на большее, жаль, если он этим не пользуется.
      - Ага. И третий: что в математике самое интересное?
      - Самое интересное для математика, - не задумываясь ответил папа, - когда задача не получается.
      Элеонора Степановна внимательно изучала ответы. "Почему мы всегда ставим двойки за нерешённые задачи? - думала она. - Одно дело, если кто-то и не думал решать, а другое - если человеку было интересно. Он бился, бился - вот сейчас она ему покорится. Шёл нехоженой тропой, а пятёрку получил тот, кто решал по шаблону".
      - Ребята, у меня не получается одна задача, - сказала она на следующем уроке. - Поможете?
      - А что за это будет? - спросил Конягин.
      - Ничего, спасибо скажу. Но это не для всех. А для тех, кому интересно.
      Интересно оказалось троим: Ленке Ведерниковой, Якушкину Лёньке и Филе. Ленке - потому что она лучше всех девчонок соображала по математике. Якушкин перебивался с двойки на тройку, но был дико любопытный и буквально во всё совал нос. А Филя просто включался, когда предлагали подумать. Так его папа приучил.
      Он ломал голову три дня. Старые идеи никуда не годились, а новые не появлялись. У папы спрашивать не хотелось. В школе они таинственно переглядывались с Ведерниковой, но так и не сказали друг другу ни слова.
      Под конец третьего дня Филя почувствовал, что терпение у него кончается. Он отдал задачу папе и сказал:
      - Вот, делай с ней что хочешь. А не хочешь - выбрось.
      Папа посмотрел на него понимающе и взял задачу. Несколько раз чирканул ручкой по чистому листу. Филя смотрел на него во все глаза.
      - Понятно, - сказал папа. - В таком виде задача не имеет решения.
      - Так она что, издевается? - воскликнул Филя. - На фига только было время драгоценное у нас красть! Дура она, что ли?
      - Ну что ты, - успокоил папа. - Есть такой вид задач. Решения нет, но надо доказать, почему это так. Это так же интересно, как найти решение. Попробуй.
      - Ни за что!
      Филя пошёл в свою комнату и позвонил Ленке Ведерниковой.
      - Решаешь?
      - Не решается пока.
      - Не решается! Эта дура задала задачу, не имеющую решения. А мы, дураки, время зря теряли и, ещё немного, сломали бы себе мозги.
      - Ты уверен? - спросила Ленка.
      - Папа сказал. Стопроцентно.
      На следующий день на перемене Филя подошёл к Элеоноре Степановне и отдал ей бумажку с условием задачи. Под ним кривым почерком было написано: "Не имеет решения!"
      - Ты уверен? - спросила Элеонора.
      - Абсолютно! - торжествующе объявил Филя и вылетел из класса, едва не сбив стоявшего за дверью Якушкина.
      После уроков Ведерникова тоже сдала свой листочек, на котором было написано: "Не имеет решения, так как...". Дальше шло доказательство. А вездесущий Якушкин, дежуривший по классу, взял мел и вывел на доске крупными буквами: "ЗАДАЧА НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА!!!" Бумажку с задачей он даже не удосужился вернуть.
      Дома Филя сказал:
      - Она даже не поняла, что дала задачу, не имеющую решения.
      - Почему ты так думаешь?
      - Покраснела как помидор, вот почему, - сказал Филя и побыстрей смылся, чтобы не слышать умных слов, которые будет говорить его умный папа.
      Тогда папа сел за стол и написал Элеоноре Степановне записку: "Задача полезная, хоть и не имеющая решения. Нестандартный подход к теме. Пришлось пошевелить мозгами, и три дня отдыхали от компьютерных игр".
      Прочитав записку, Элеонора Степановна заметно повеселела и объявила, что в четверг состоится первое занятие математического кружка. По такому случаю Филя стал искать доказательство нерешаемости задачи. Нашёл, и, что удивительно, оно ему понравилось. Кое-что он для себя понял: ноль ведь имеет смысл, отрицательные числа - тоже. Так и отсутствие решения хоть что-нибудь да значит.
      На кружок пришло человек шесть. Было ничего, интересно. Филя в первый раз сидел рядом с Ленкой Ведерниковой (а на математике приходится сидеть с этой доносчицей Курёхиной). Лёнька Якушкин тоже припёрся. Но, просидев минут десять, спросил, можно ли пойти помыть тряпку, и мыл её уже до самого звонка.
      Зато после этого кружка он таким важным стал. Например, если на контрольной задачу решить не мог, то просто писал: "Не имеет решения!"
      А Элеонора писала ему на полях: "Имеет! Поищи получше!"

[в пампасы]