Песня паучка

– Бррр… – Паучок зябко поёжился, стряхнул со спины холодные капли воды и посмотрел наверх. Когда он прятался, лист был цел, но какая-то гусеница отъела от него половину и ещё чуть-чуть, и тайное убежище стало явным и бесполезным.

– Кворк-кворк-кворк, – вкрадчиво и нежно, словно гусёнок окликнул маму, пропел кто-то у самых корней дуба.

Паучок глянул вниз и тут же прижался к ветке, скрываясь от жёлтых блестящих глаз.

– Кворк-кворк-кворк, – ещё раз негромко проворчала тёмно-коричневая жаба. Помолчав, вздохнула и не спеша направилась к захваченной ею мышиной норе. – Кворк, – и бархатная бугристая спина скрылась из вида.

– Уфф, – выдохнул паучок и, осторожно перебирая ногами, побежал проверять паутину.

Так и есть, придётся всё начинать заново: дыры от желудей, оброненных скрипучей сойкой, и какие-то красивые, но несъедобные пушинки. Паучок подбирался к пушинкам, осторожно обрывал вокруг них нити и подъедал остававшиеся обрывки ловчей сети. Вечерний лес наполнялся звуками: шорохи, скрипы, свист и треск – все вокруг пели. Только паучок молчал, потому что не знал, как ему петь.

– Трр-трр! Чак-чак! – С высокой рябины налетело на паучка облако визга и трескотни.

– Ужинают, – улыбнулся паучок, слушая рябинников. Забрался на ветку повыше, выпустил нить, дождался, пока ветер поможет ей зацепиться за что-нибудь, и помчался закреплять.

– Добрый вечер! – прокричал он кузнечику, пробегая мимо.

Кузнечик наклонил голову, проводил паучка удивлённым взглядом и продолжал готовиться к концерту. Приподнял крылья, раздвинул их в стороны, потёр друг о друга и прислушался. Стрекотанье выходило в меру раскатистое, вибрирующее и звонкое. Песня, а не стрекотанье.

Паучок привязывал конец нити и слушал, как поёт кузнечик.

Работал и слушал, как в канаве за кустами урчат травяные лягушки:

- Роор, роор, роор…

«Вот счастливые, – думал паучок. – У них есть песня».

И он попробовал примерить лягушачью песню:

– Ррр… нет, не так. Фрр… не так. Урр, урр…

– Чрр-чрр! – словно передразнивая, заворчал где-то рядом скворец. Кусты заходили ходуном и с верещаньем отделились от земли – это стая скворцов, встревоженная дозорным, взметнулась в небо.

– Кик-кик-кик, – резко прокричал дятел, хихикнул и забарабанил клювом дробно, гулко: – Тук-тук-тук…

В сгустившихся сумерках паучок на ощупь плёл новую паутину.

– Так, тридцать девятый. Основание готово.

И, снова вернувшись в центр, он потихоньку двинулся по спирали, расширяя паутину. Плёл и вспоминал песни жителей и гостей леса.

Как гудят шмель и бронзовик.

Как прыгает по земле, кланяется, подёргивает хвостом зарянка, а потом вспорхнёт на клён и запоёт. И журчит, звенит её песня.

Как звонко и чисто выводит белобровый ореховник:

– Итя-итя-итя! Итя-итя-итя! Итя-итя-ря!

А потом спрыгнет на землю, ходит, скачет и тоненько попискивает:

– Си-си-си!

Паучок закончил паутину, протянул из центра прочную сигнальную нить и присел под дубовый лист отдохнуть.

А на рассвете проснулся и услышал, как звонкому пенью рыжелобой зарянки вторит чья-то незнакомая песня. Красивая и нежная, чистая и переливистая.

Выглянул паучок из-под листка, чтобы узнать, кто так красиво поёт, и увидел, что на сплетённой ночью паутине висят капельки росы. Много-много, гроздьями. Ветер паутину покачивает, и капли под лучами солнца сверкают и тихонько вызванивают мелодию.

Песню, вплетённую в паутину. Песню радости. Песню паучка.