Игорь Давыдович Фарбаржевич

 

 

 

Бездомный уличный пёс Ничей, которого гнали все, кому не лень, ни на кого не держал зла. За свою долгую собачью жизнь Ничей знал: для одного – тёплая подстилка и даже хозяйский диван, а другим – холодный подъезд или продувная подворотня. Для кого – полная миска, а кому-то случайно найденная на помойке изгрызенная кость.

Ничей смирился.

«Что толку злиться, рычать, кусаться или ругаться?» – решил он.

Да и годы уже не те. Ушли силы, пропала стать, выпали зубы.

«Хочется хозяйской ласки, да где ж её возьмёшь. Хочется тёплого дома – да где его найдёшь, – рассуждал он. – Продержаться бы ещё одно лето, а там – облаком на небеса, к Собачьему Богу…»

Бывало, горло душило отчаяние. Иной раз даже хотелось броситься под колёса автомобиля. Но он всегда помнил пса Бродягу, старого друга, которого сбила машина. Тот лежал посреди мостовой, словно никому не нужная меховая подстилка, смотрел остекленевшими глазами в далёкое небо, и водители брезгливо объезжали его. А потом холодное тело забросили в кузов уборочной машины и увезли на свалку...

Холодно одинокому псу на свете. Но эта осень выдалась самой тяжёлой в жизни Ничея. Дожди, дожди, дожди… Ветер за ветром… А у мусорного бака новые псы. Молодые, сильные. Не возьмут старого в свою стаю.

«Зачем им я – облезший дряхлый пёс? Видно, пора моя пришла ", – вновь начал задумываться Ничей.

Но собачья душа всё на что-то надеется… Вспоминались  дни, когда он вдоволь наедался. И ночи, когда спал без задних ног. И щенячий восторг от встречи с солнечным зайчиком, и победы в драках с другими псами, и дружба с псом Бродягой. И любовь была. Да не одна!..

За ним сегодня погналась с метлой дворничиха Нина. Бросился старый Ничей в подъезд, с трудом добежал до последнего этажа и увидел, что чердачная дверь открыта. Сунулся на чердак, огляделся, отдышался… И опять пришла к Ничею страшная мысль: взобраться на крышу и камнем на мостовую… Погнал он её от себя, а она, подлая, с другой стороны подкралась. Зарычал на неё Ничей, а та не испугалась. Легла рядом. И никуда не уходит...

Вздохнул он, выбрался через слуховое окно на мокрую крышу. Северный ветер свистнул в водосточную трубу. Ударил ему в нос.

– Ну, Ничей! Смелей! – крикнул ему ветер. – Ты всегда завидовал птицам. Ну-ка, разбегись и прыгни!..

Только собрался он это сделать, как появился перед ним господин Чириков.

– Эй, Ничей! Ты как сюда забрался? Что вообще делают собаки на крышах, хотел бы я знать!

И пёс рассказал воробью всё как есть.

– А мы на что?! – рассердился воробей. – Спать негде – да хоть на чердаке живи! Есть нечего – хлеба достанем. Неужели не поможем в трудную минуту?.. А кто прошлым летом меня из кошачьей пасти вытащил? Ты! И никто другой! Не годится так, Ничеюшка!..

Носится над ним господин Чириков, журит и успокаивает. Вдруг видит: из окна соседнего дома метнулось пламя.

– Батюшки! – воскликнул воробей. – Никак квартира кукольника Афанасия горит. Бежим!

И откуда только силы взялись! Впрыгнул Ничей через окно обратно на чердак, сломя голову понёсся по лестнице, выскочил из подъезда и – стрелой к дому кукольника.

Афанасий жил на втором этаже. А под его окном, над ступеньками в подвал, нависал покатый жестяной козырёк. Одним махом Ничей очутился на козырьке. Хотел оттуда в квартиру попасть, а воробей ему кричит:

– Вначале в бочку! Не то сгоришь!

Рядом, у водосточной трубы, стояла бочка, полная дождевой воды. Сиганул в неё Ничей, тут же выкарабкался и – снова к горящему окну… Во дворе уже соседи собрались, пожарных вызвали.

– И куда это Ничей полез? – ахали старушки. – Ишь, как полыхает!

– Такой же пожар был лет сорок назад, – вспомнил один старичок по имени Степан Никодимович. – Славный был пожар! Три квартиры спалил.

– Какой сорок?! – подал голос другой старичок, Иван Гаврилович. – Я тогда ещё в школу ходил. Это лет шестьдесят назад было, не меньше. А что славный, так правда…

– Сгорит ведь, собачка-а!.. – заплакали близнецы Миша и Маша.

– А чего его жалеть? – успокаивал их Степан Никодимович. – Вон, старый какой. Да и вообще ничей, вроде.

– Всё равно жа-алко-о-о!..

Тут Ничей показался в окне. Глаза его сверкали, в зубах – кукла. Он бросил куклу наземь, сам вновь скрылся в дыму.

– Ничего уже не соображает! – покачал головой Иван Гаврилович. – Лучше б добро спасал.

А пёс ещё две куклы из окна вышвырнул. И за новыми нырнул. Вскоре перед толпой соседей лежала почти вся актерская труппа кукольника. А за ними и сам Ничей на крышу подвала спрыгнул.

– В бочку сигай, в бочку! – вновь прокричал господин Чириков. – Шерсть дымится!

А пес шагу ступить не может: лапы в огне обжёг. Лёг он на крышу и хрипло задышал…

Ещё громче заревели близнецы. Набросился на них воробей:

– Чего ревёте?! Помочь надо!

 Сняли Миша и Маша Ничея с крыши и окунули в бочку с дождевой водой. А тут и пожарные приехали, погасили огонь, спасли квартиру кукольника.

– Ты – герой! – от всей души похвалил Ничея господин Чириков.

– Дурак он, а не герой! – сказал Иван Гаврилович, проходя мимо. – Коли б людей спас, а то – тряпки!

– От тряпки слышу! – ответил ему воробей. – Это же куклы!..

Когда прибежал домой встревоженный кукольник Афанасий, ему рассказали, как Ничей спас его актёров. А Ничей всё ещё лежал у дождевой бочки.

Афанасий кинулся к старому псу.

Отнёс он Ничея к себе, перевязал лапы, напоил молочным киселём.

– Хочешь работать в кукольном театре? Билеты продавать? – Заснул пёс под разговор с Афанасием, а когда проснулся, кукольник ему сказал:

– Но почему, собственно, «Ничей»? Пес Мой – вот настоящее имя! Можно, я тебя «Мо́ем» звать буду?..

– Красивое имя! – подтвердил господин Чириков. – Почти что «май»…

Я знаком со многими воробьями, но с господином Чириковым мы дружим.

Он говорит, что мои угощения самое вкусное, что я его понимаю лучше других, и что у него есть тайна, в которую, когда наступит срок, я буду посвящён.

Я говорю, что рад, если мои угощения ему нравятся, что с удовольствием слушаю его истории, и что горд быть посвящённым в его тайну, когда наступит время.

Он рассказывает мне обо всех своих приключениях.