Куличики

Гроза

Он уже давно знает, что его зовут Серёжа, но ещё не любит говорить – как все… – и не очень уверенно ступает по земле. Вот почему он сидит на плечах у отца. Огромный мир колеблется в такт шагам Великана. Какой же неустойчивый этот мир! Собирается гроза. Лицо неба стремительно и грозно хмурится. Отец торопится, а Серёже и не страшно – он храбро лепечет об этом всем ИМ. В ответ ослепительные зигзаги вспарывают фиолетовое брюхо пространства, и оно с ужасающим треском лопается. Становится совсем темно; молнии остервенело хлещут притихшую землю. Серёжа замирает, потрясённый буйством неведомых сил, и крепко-накрепко прижимается к могучей шее. Он перестает чувствовать себя отдельно, он срастается с отцом, и непонятные слёзы (ему ведь не страшно!) смешиваются на его лице с первыми тяжёлыми каплями дождя.

- Не бойся, сынок!

- Как же бояться, если я… если ты не… А я – это мы! – быстро-быстро кричит он в ответ.

И ему кажется, что на этот раз отец понимает его язык, потому что в ответ надёжно и ласково стискивает его ноги. Ещё чуть-чуть и они будут дома, и его подхватывает тёплая волна радости.

Наверно, поэтому он до сих пор любит грозу… до сердцебиения.

Гусёнок

У соседей была стайка гусят. Сегодня Серёжа увидел их в первый раз. Маленькие, замысловато двигающиеся по зелёному ковру лужайки жёлтые узоры. Они настолько его поражают, что он довольно быстро и непривычно смело (пространство мира ещё пугает его) косолапит к ним – только бы дотронуться, вот хотя бы до этого, увлёкшегося порхающей бабочкой, пушистика. Ему удаётся подхватить гусёнка, и он неловко, но очень осторожно удерживает его в сложенных лодочкой ладонях.

Вот она какая мяконькая, чужая жизнь!

Тельце гусёнка недовольно бьётся и дрожит в детских руках, и вместе с ним от восторга трепещет и мальчик. Внезапно, как удар грома, настигает его вопль бабки (все женщины для Серёжи – бабки, по сравнению с не имеющей возраста Мамой). То ли она взаправду так перепугалась за своего гусёнка, то ли просто истошно заорала – на всякий случай, потому что так полагается... Серёжа от испуга выронил гусёнка. Тот упал неудачно и всё никак не мог встать ровно, заваливался на бок, видно, подвернул лапку. На одно, ставшее вечным, мгновение, мальчик замер и заревел от какой-то непонятной жалости, и затрепетал от ужаса, как недавно от счастья. Что-то непоправимое произошло в этом мире…

Он не думал о наказании, не чувствовал страха, сейчас он был весь переполнен ощущением неправильности: я, Серёжа, – хороший, гусёнок – хороший, эта бабка однажды угостила меня вареньем… И в то же время произошло что-то необратимое и плохое. Теперь он виноват и это уже никак не исправишь.

Куличики

Они были уже большие, эти две соседские девочки-сестры. Они ловко катались по очереди на трёхколёсном велосипеде, очень быстро убегали от Серёжи и никогда не брали с собой играть. Но сегодня, наверно, что-то случилось с ними… Или с ним? Вдруг он вырос, за ночь, как обещала мама, когда заставляла пить эту вонючую густую жидкость – рыбий жир. Брр, у рыбы есть жир, но он же видел несколько раз рыбу, и она была очень худая. Странно. Неужели, чтобы расти, так и придётся пить эту гадость?

‑ Иди сюда, Серёжка! – звала его беленькая, вся в конопушках, Мила.

Он недоверчиво заковылял к ним, что-то они там интересное делали около этой горы песка, которую вчера перед сном вывалил замечательный самосвал.

- Хочешь с нами поиграть? – спросила Таня, чему-то улыбаясь.

Ещё бы! И он понёсся, как никогда прежде не бегал, – только бы они не передумали. Как назло – ведь почти добежал – ноги заплелись, и он плюхнулся прямо перед ними. До чего ж обидно! На глаза навернулись слёзы, но девочки, смеясь, уже подымали его и помогали отряхнуться, наперебой взрослыми голосами спрашивали – не ушибся ли?.. Вот теперь ему точно захотелось заплакать, от благодарной радости: они позвали его играть, они заботятся о нём… И чтобы не заплакать, Серёжа в ответ только качал головой – то да, то нет. Хотя говорить умел уже много и быстро.

Посовещавшись, распределили роли и стали играть в детский сад. Мила готовила обед и была строгой воспитательницей, а Таня и Серёжа были детьми. Сначала они водили хоровод, потом Серёжу за что-то поставили в угол, а Таню похвалили, а потом Мила приготовила из песка куличики, украсила их цветами одуванчика и они уселись за стол.

Серёжа был горд и счастлив. Он сейчас так верил им, ему даже представилось, что это его сёстры. Он настолько растворился в игре, что, когда Мила сделала ему замечание, что он совсем не ест её куличики, что так поступают только непослушные мальчики, тут же отчаянно замотал головой, набил полный рот песка и, блаженно улыбаясь, принялся жевать его. Да и Таня в это время усердно жевала, хитро поглядывая на него. Серёжа не знал ещё, что такое понарошку, – игра для него и была настоящей жизнью. Но несмотря на все его старания, хрустящий на зубах песок не хотел проглатываться. Серёжа чуть не подавился и беспомощно посмотрел на Милу. Он ожидал, что она заругает его, снова поставит в угол или, наоборот, погладит по голове и разрешит сегодня не есть, но случилось ещё более ужасное. Это он понял, едва взглянул на них, ещё до того, как в уши ворвалось торжествующее:

- Обманули дурака на четыре кулака, а на пятый кулак – наш Серёжка дурак! – хором запищали девочки.

А потом они долго и обидно смеялись и передразнивали его, хвастались друг перед дружкой – как они ловко его разыграли. Вот ведь действительно дурак, этот Серёжка – стал есть песок, словно это взаправдашние пирожки какие или блины.

Серёжа на какое-то время замер и даже перестал отплёвываться и выкашливать из себя жёсткий невкусный песок. А потом заревел от страшной обиды, от ужасного обмана, но, главное, от их смеха – они над ним смеялись?! Он же так их полюбил, он им поверил больше, чем маме, и готов был для них всё сделать и стерпеть, а они обманули.

Бежал он от них ещё быстрее, чем к ним, и ни разу не споткнулся. И пока бежал, вдруг понял, что больше никогда не станет пить рыбий жир, потому что совсем не хочет становиться взрослым.