Ему уже пятнадцать лет, нашему Чаку. Он - помесь овчарки с колли. То есть лицо как у немецкой овчарки, а туловище лохматое и рыжее. Роскошный чёрный воротник на груди, пушистый развесистый приветливый хвост, а главное, добрый, чуткий и умный как колли. Глаза у него хорошие. Редкие, необычайной красоты у него глаза. Карие, влажные, большие, печальные, умные… Кстати, он умеет подмигивать правым глазом, вот так: Эть! Эть-эть!
      Сколько уж он нас выручал, спасал, стерёг, оберегал, предупреждал… Уж сколько он нам котят воспитал, а уж о наших человеческих детях и не приходится говорить. Вон, двое детей и кот Чемодан, его воспитанники.
      Мы его этим летом в лес водили гулять и, конечно, купали после прогулок на всякий случай. Так наш кот прямо изводился от радости, что не его купают, прямо лапы потирал: ха-ха, хи-хи, ага-ага!!! И такое торжество на морде его вороватой. А Чак огорчался, хотя купаться любит. "Ничо-ничо-о-о… - обижался Чак. - Ничо-о-о…". Ну мы тогда и кота тоже за компанию. "А меня-то за что?! Я же в лес не ходи-и-ил!!!" А Чак только смотрел презрительно и до комментариев не опускался, только подмигивал нам: Эть! Эть-эть!
      И вот приболел Чак. Подхватил-таки клеща, бедняга, в лесу, стал шерсть терять, погрустнел, спина облысела. Вызвали ветеринара, кололи инъекциями. Всё терпел, мужественный. Потом обстригли его всего. Во-первых, и так лысеет, чего уж тут притворяться, как наш председатель кооператива Йосип Афанасиевич, - кумпол совсем как коленочка, но отращивает грядку волос слева, а зачесывает направо, прикрывая макушку. И считается, как будто он с шевелюрой. Хотя дизайн этот нехитрый всем понятен. Он же, Йосип - не первый. Как встречаю, так всё время волнуюсь за него! Так тревожно! А вдруг ветер?! А вдруг ветер справа?! Ой, глаза б мои не видели. Словом, обстригли нашего Чака. И чтоб легче уколы было делать, легче мазью обрабатывать, и чтоб не жарко. А случилось наоборот - холодно. Он, бедный, дрожал на утренней прогулке, голенький потому что. Тогда мы на него куртку дочери надели. С надписью на английском "Бьюти", то есть "Красавица". Красненькую курточку с капюшоном. Чемодан сидит в кресле плетёном, облизывает себя, изогнувшись, и ворчит: "О! О! Бьюти пошла! О-о-ой, не могу! Ха-ха!" От зависти это. Ему же, толстому, курточка не светит, даже зимой. А Чак с удовольствием в куртке гулял и даже гордился. Косился по сторонам, какое производит впечатление. Нас теперь, кстати, так и можно на даче разыскать, достаточно спросить, а где живут те, у кого голая собачка в красной курточке… С капюшоном? Так вон же они.
      А когда соседка наша, ехидная Ираида Матвеевна, спросила, а чего это у вас собака такая лысая и некрасивая, так мы ей сказали, что мы из собаки нашей человека делаем. И не абы какого, а хорошего и умного. Ираида Матвеевна не поверила и подглядывала за нами, торча макушкой над забором. Подслушивала, как мой сын каждый день с Чаком занимается. Напротив магазинчик небольшой. "Кураж" называется. Даня показывает на вывеску магазинчика и даёт команду собаке нашей сообразительной, мол, читай, Чак! И Чак читает:
      - Жа-рук… Жа-рук…
      Из-за забора Ираиды Матвеевны вскрик изумления, ужаса и шорох оседающего тела.
      А Чак смотрит на Даньку и хитро подмигивает: Эть! Эть-эть!

Соседка наша тётя Катя - любительница красивой жизни. То есть выпить, закусить и песни петь громко, покачиваясь и приложив ладошку к пышной груди. Ну, ещё подглядывать за соседями. Но красивая жизнь у неё действительно красивая. Выпить, так обязательно на белой крахмальной скатерти, из красивых хрустальных стопочек, холодную водочку, в хорошей компании, под лакомую закуску, а песни - под караоке.
      Продувная, хваткая тётя Катя. Юркая она. Гость на порог, даже нежданный какой-нибудь хуже татарина, тётя Катя хвать за топор. И побежа-ала. В мятом халате!!! Халат такой ситцевый у неё знаменитый, сохраняет её форму тела, когда она его снимает… Редко снимает, наверное… И бежит тётя Катя с топором! Курицу догонять. А куры у неё привыкшие, натренированные. Так окрепли за лето. Шеи вытягивают, чтоб далеко видеть, ноги у них длинные, узловатые, они их в беге высоко выбрасывают, несутся, пылят, как стадо рапторов. Видели, как рапторы, динозавры, бегают? Нет? Ну а страусы? Во! Примерно так, но быстрей. Мы всегда за тетикатиных кур болеем. Они сейчас даже не дожидаются тётю Катю с топором на пороге. Как гостя увидели во дворе, так и помчались по дороге со двора. Гребут с громким топотом, голгочут, друг дружку предупреждают:
      - Хужетатарина! Хужетатарина пришёл!
      И все на нашей улице знают: как ломанулась толпа кур по дороге, так к ночи жди песен с тётикатиного двора. Такая примета. К ночи куры только могут вернуться назад. Тётя Катя тогда уже добрая, уже выпила с гостем и поёт про хуторянку, девушку-смуглянку или про погоду в доме…

А вчера из нашего дачного городка уезжал луна-парк.
      А так всё хорошо начиналось…
      Приехал, расположился на пустыре. Каждую ночь музыка, лампочки разноцветные мигают. Визг, смех, крики… Выстрелы в тире, мягкие игрушки, сладкая вата, аромат ванили…
      Три молодых гаишника забрались на аттракцион, где на высокой стене длинная такая лавка крутится с всё убыстряющейся скоростью. Пристегнули их, и как пошла эта лавка крутиться вверх-вниз. Гаишники только крякали и постанывали. А мужчины наши, особенно у кого автомобили свои, сбежались и тихонько механику этого аттракциона доплачивали, мол, покрути их ещё чуть-чуть… Нехай порадуются… Хлопчики…
      Выходили они, эти трое, как зелёные марсианские человечки из космического корабля. Очень даже веселились наши автомобилисты местные.
      А этот дворец ужасов! На днях туда пьяный дяденька забрёл, вот тогда был ужас. Уснул, отоспался, а потом и выбрался навстречу посетителям весь в паутине. С вопросом "Иде я?". Идёт вперевалку, его болтает из стороны в сторону, стонет и хрипит: "Иде я?!" Посетители орут, дяденька орёт. Вот это аттракцион!
      А позавчера…
      А позавчера вечером прямо в ладонь главного механика луна-парка Марека упал жёлтый лист. Марек покачал головой, почесал в затылке, выключил музыку, мигающие лампочки и погрустнел…
      Рано утром задул холодный ветер, нависли тяжёлые скучные тучи и вдруг из-за угла, где у нас в городке всё лето жил луна-парк и, казалось, как цветок врос в нашу землю и будет там всегда, оттуда, из-за угла стала неспешно и величественно выплывать колонна исполинских грузовиков. Они везли на своих бортах фрагменты дворцов, металлические остовы рельсов, везли лошадок, корабли, кареты и паровозики. Они увозили смех, визг, беспечность, аромат ванили и прогретые солнцем, яркие воздушные шарики. Последний грузовик вёз разобранные гигантские карусели, так похожие на летающие тарелки. А те, в высоких кабинах, операторы и механики, казалось, такие знакомые всем нам и почти родные, сидели сейчас отчуждённые и сосредоточенные. Они смотрели только вперёд, и глаза их были задумчивы и печальны. Впереди у них была длинная и нелёгкая дорога. Их путь лежал туда, далеко, на другую планету, где тоже есть лето, где их уже с нетерпением ждут дети с говорящими собаками, легкомысленные гостеприимные женщины, разводящие кур, юные гаишники и визг, смех, крики, воздушные шары, сахарная вата и цветные наивные лампочки… Мы стояли на обочинах под зонтами на жёстком влажном ветру, закинув вверх головы… Прощайте… Прощайте…
      Последняя машина медленно скрылась, и сразу стемнело. Внезапно как-то сразу стемнело. У нас в городе наступила осень.
      Теперь всё будет по-другому. Осень.

[в пампасы]