Пруд золотых карасей

Старший пастух

В половине четвёртого утра мама будит меня.

- Вставай, сынок, Володя со своими коровами уже у ворот. И Павлик свою животинку выгоняет. Или сегодня не погонишь Марту с хлопцами? Ну ладно, спи.

Слышу сквозь сон, как мама отходит от моей кровати. Как это – спи? Что подумают обо мне Володя и Пашка? Я вскакиваю, мигом надеваю брюки, рубашку и выхожу в кухню. На столе в литровой банке парное молоко. Выпиваю две трети, больше не осилить. Мама поворачивается ко мне от пышущей жаром печки, где варятся суп, борщ да каша, а на сковородке жарится картофель.

- Опять не успел поесть картошки. Торбу я тебе приготовила, на веранде стоит. Ну так я пошла за Мартой?

- Идите. Мне осталось кеды найти.

- Они на веранде, – подсказывает мама и уходит за коровой.

Пять минут назад мне ещё снился странный сон. Ночью я увёл соседского коня Орлика и уехал на нём в ночное. Стреножил, отпустил на выпас, а дальше не знаю, что с ним делать, – очень уж нравится мне этот молодой, с белой звездой на лбу, вороной. Я не хочу, чтобы наступало утро: меня найдут и посадят в тюрьму. А кто погонит на пастбище корову? И главное: что подумает обо мне Володя? Как теперь смотреть ему в глаза? А когда меня отпустят, он непременно отругает: «Зачем же ты, Сеня, украл соседского коня? Попросил бы дядю Павла: хочу, дескать, прокатиться на вашем Орлике, искупать его в Тетереве да выпасти в ночном. Он разрешил бы тебе взять его, ещё спасибо бы сказал – каково ему с негнущейся ногой садиться на коня да возвращаться с пастбища за полтора километра домой? Ты же поступил, как цыган, что коней крадёт!..»

Выходим с Мартой за ворота. Володя пожимает мне руку, а его чёрно-пёстрые голландки – Мамка и Майка, оторвавшись от росистого спорыша, приветствуют Марту мычанием. Возле своего двора нас встречает Пашка, Володин двоюроднывй брат. Его наглая рыже-белая симменталка крутит головой, выдавая свои недобрые намерения.

- Паша, возьми свою Зорьку на верёвку, коль она не умеет себя вести, – обращается к брату Володя.

- Мы сегодня втроём? А где Андрей? – спрашиваю у старшего – по возрасту и опыту – пастуха.

- А кто ж его знает? Я постоял минут пять у ворот, свистнул пару раз, покричал. Не пойду же я его будить – у меня две коровы на улице.

- Жаль – не с кем в дурака сыграть на пару.

- Тебе, Сеня, лишь бы в карты было с кем поиграть. Не о том думаешь. Мы пастухи или картёжники?

Я жалею, что проговорился о картах. Володя и сам не прочь перекинуться в картишки, когда коровы сыты и лежат на берегу, у воды, пережёвывая траву. Из нас он самый серьёзный, и к нашей работе – выпасу личных коров – подходит очень ответственно. В сентябре он пойдёт в девятый класс, мы с Пашкой – в седьмой. Андрей на год старше Володи, перешёл в десятый, но сравнивать их нельзя: Володя в пастушьем деле не уступит даже всезнающему деду Моху, который изредка присоединяется к нам на часок со своей Рыжей. С Володей я никогда не спорю – зачем? Он у нас старший, пускай командует. Начну показывать характер, скажет: «Паси свою корову сам». А это значит, что наша Марта будет ходить на общественные пастбища. Чем тогда мне заняться? Целыми днями купаться да рыбачить? Отец скажет: «Давай-ка, сын, поезжай вместо меня на Вязову, походи за совхозными коровами – хоть какая-то польза от тебя будет. А я займусь новой хатой, тут ещё работ невпроворот». Пускай с Володей спорит Пашка – ему можно, они братья.

- Пастухи, – коротко отвечаю я. А чтобы подлизаться, проявляю интерес к нашему общему пастушьему делу: – Куда сегодня погоним? В лесополосу? Или в Трощанский лес?

- Пускай прямо идут, походим по лесным дорогам. На грибы прошу не отвлекаться! – миролюбиво, но строго наставляет старший.

Село окружают три леса. Трощанский – ближний к нашей Шевченковской улице и мой самый любимый: в нём хожены-перехожены все тропинки. Я знаю здесь каждый кустик, возле которого можно отыскать гриб – белый, подберёзовик, моховик или подосиновик.

Когда коровы вдоволь наполнят желудки лесной травой, напьются воды из реки и как сонные тетери возлежат на берегу, старший пастух становится добрым. Тогда можно отпроситься порыбачить или сбегать в лес за грибами. Пашка в это время обычно рыбачит, я же становлюсь грибником. Мне и часа хватает, чтобы принести из леса полную торбу грибов. Каждый раз я предлагаю часть грибов Володе, но он всегда отказывается.

- Я грибы не люблю. Рыбу обожаю. В любом виде: жареную, варёную, сушёную.

В начале лета мне удалось наловить в Тетереве полведёрка небольших окуньков и плотвичек. Я решил похвалиться перед пастухами – угостить их собственной воблой. Вечером опустил улов в солёную воду, а на рассвете, нанизав рыбу на проволоку, протянул её между двумя вишнями, на солнцепёке.

Спустя несколько дней отец говорит:

- Сынок, ты воблу свою сними да выбрось свиньям. Хотя сомневаюсь, будут ли они её жрать, – там такие мотыли, что хоть на рыбалку.

Об этой сушёной вобле я не рассказывал никому. Чтобы меня подняли на смех? Но мечта осталась: наловить хорошей рыбы, приготовить воблу как полагается и угостить ею старшего пастуха.

Пройдя дорожный знак, указывающий, что село Карповцы закончилось, мы поворачиваем влево. Недалеко, метров за триста, виднеется обмелевшая речка, а чуть левее переброшено через Тетерев – от берега к берегу – толстое дерево. Его спилил лесник Онищенко – мужик строгий и уж очень дотошный к нам, пастухам: мы же ходим с коровами по его территории. Каждый раз, повстречав нас в лесу, он останавливает своего коня и проводит ликбез на тему: как себя вести в лесу, куда можно соваться с коровами, а куда и носа не кажи. Мы терпеливо слушаем и киваем – чего не сделаешь ради собственных коров. Будь я один, этот строгий лесной надзиратель попёр бы меня из леса взашей да на отца наложил бы штраф. Но в присутствии Володи он так поступить не может: у нашего старшего отец работает на совхозной мельнице. Там он после директора совхоза самый главный, как в лесу главный Онищенко. Зачем главным ссориться?

Мы с Пашкой снимаем со своих коров верёвки, отпуская их самостоятельно переходить речку вброд. Володе этого делать не надо: его коровы настолько послушны, что ходят безо всяких верёвок. Понимают каждое его слово. Особенно старая, ведущая – Мамка. Володя шествует во главе нашего каравана, Мамка след в след ступает за хозяином, за ней – её дочка Майка, а уже после, держа коров на поводках, тянемся мы.

Переходим Тетерев по мостику из высохшей липы. Дальновидный Онищенко поступил предусмотрительно: срубил у лежащего дерева только верхние ветки, мешающие проходу; боковые же оставил, чтобы и стар и млад могли безбоязненно пройти на другую сторону, держась за них, словно за перила. Какой-то умелец топором острогал верхнюю часть ствола, и дерево стало ровным, как тропинка.

- Куда двигаем? На какую дорогу? – спрашивает Пашка у брата, закрепляя верёвку на шее у Зорьки.

- Посмотри, куда Мамка направилась, – к берёзовой рощице. Там вокруг озерка после последнего выпаса молодая трава успела вырасти. Отпускай Зорьку, пускай идёт за Мамкой и Майкой.

Коровы гуськом двинулись к лесу. На это пастбище, за речкой, общественный скот пастухи гонять не решались: коров много, разбредутся по лесу – если поймает лесник, скандал обеспечен. Мы же, благодаря Володиному отцу, имели привилегии. Строгий Онищенко, однако, разом мог нас лишить их, застукав за игрой в карты.

Однажды в обеденный перерыв, когда коровы грелись на солнцепёке, Володя отпустил Пашку порыбачить. Хорошо, что я не отпросился за грибами. И рыбачил-то мой сосед недалеко от коров. Таскал окуньков и плотвичек, каждый раз оповещая нас радостными возгласами:

- Поймал окунька! Попалась, плотвичка! Пятнадцатая!

Тут-то и подъехал Онищенко. Отозвал Володю в сторону. Ругать при нас не стал – мы только видели, как он указывал на Пашку, на коров и на лес.

Позже Володя нам объяснил, что к чему. Коровы лежали на берегу, который приписан к лесному массиву, а значит, к владениям Онищенко. Лежи они на общественном, лесник и не взглянул бы в нашу сторону.

Коровы, не поднимая голов от росистой травы, набивают свои безразмерные животы. Мы стоим рядом, смотрим на наших кормилиц. Каждый думает о своём и все вместе – о чём-то очень похожем, а может, и об одном и том же…

На чужой территории

Наутро к нам присоединился Андрей Кульбабка со своей Марусей.

- Я тебе вчера прогул поставил. Ты где был? – интересуется Володя.

- Ездил в райцентр покупать костюм, ботинки. Как-никак через месяц в десятый класс.

- Не рановато ли? – усмехается Пашка. – До выпускного почти год, а он за костюмом поехал. Мой брат об этом и не думает.

Он возится с леской, которую всегда таскает с собой: наматывает на деревянную рогатку – вдруг да удастся порыбачить?

- Ты почём знаешь? Василь от зари до зари в поле вкалывает. Сейчас страда, ему не до костюма, – отвечает Кульбабка.

- Хватит лясы точить. Сегодня выпас в лесу, на главной дороге, вдоль ёлок. Запрягайте коров, – даёт указание старший пастух, и мы беспрекословно подчиняемся.

Перейдя через речку Тетерев, каждый из нас, за исключением Володи, направляется к своей корове.

Завязываю верёвку на шее Марты, поглаживаю её по широкой белой переносице.

- Красавица ты моя, Мартушечка… – Она поднимает голову, шумно раздувает ноздри. Продляя её коровью радость, почёсываю вытянутую шею. – Пойдём пастись, родная.

- Мамка, Майка, ко мне!.. – зовёт старший пастух.

Старую опытную Мамку дважды звать не нужно. Она, словно дрессированная собака, услышав голос хозяина, направляется к нему. И вот уже Володя шагает во главе небольшого коровьего стада.

Трощанский лес поделён на большие, неправильной формы, прямоугольники. За дубовой рощей, начинающейся от разлива реки Тетерев, идут насаждения берёзового леса. Дальше – смешанный лес, за ним – сосновый и снова дубовый. И так далее. Посадки отделены друг от друга дорогами, тропинками или рвами. Пройдя один такой прямоугольник в глубь леса, попадаешь на широкую главную дорогу, разрезающую лесной массив надвое. Во второй его части и находятся «ёлки» – еловый лес, куда мы ведём своих коров.

Что может быть полезней утренней свежести елового леса! Мы вдыхаем его пьянящий целебный аромат, слушаем птичье многоголосие. За лесом, на востоке, вот-вот взойдёт солнце. Рассветной дымкой окутана широкая, заросшая сочной травой и белым клевером лесная дорога.

Коровы опустили головы к траве. Мы расслабились и начали переговариваться между собой.

- Володь, когда коровы наедятся, в каком месте уложим их на отдых? – спрашивает Пашка.

Если коровы будут лежать на берегу по ту сторону реки, на общественном выпасе, Пашка сможет порыбачить. Ему и разрешения спрашивать не нужно. Два часа рыбалки! Примерно столько коровы будут лёжа отрыгивать и пережёвывать траву. Если же, выйдя из леса, они лягут на этом, лесном, берегу, ни о какой рыбалке и думать не моги.

- Ишь ты хитрец! – беззлобно отвечает Володя. – Порыбачить хочет! Я те порыбачу! Ты рыбак или пастух? – И добавляет неопределённо: – Уложим у водопоя. Перейдут – порыбачишь, а останутся здесь… Ничего с тобой не случится, от тоски не помрёшь.

- Ни в картишки перекинуться, ни порыбачить – ничего нельзя с этими мумуками. Когда же кончатся мои мучения? – шутливо жалуется неунывающий сосед.

- Поартачься мне, поартачься! Скажу отцу, что Зорька для тебя одно мучение, так он живо тебя приведёт в состояние повышенной ответственности.

Мы смеёмся.

А что до Пашкиного отца, дяди Павла, он мужик и впрямь серьёзный. С виду приятный – и говорлив, и улыбчив. Но те, кто хорошо его знал, рассказывали, что к своим детям он больно уж строг: прежде всего хозяйство, а от футболов и хоккеев никакой пользы. Так и говорил: «Я вам покажу футболы и хоккеи!» Единственной его слабостью была рыба – употреблял в неограниченном количестве и в любом виде. Отсюда Пашке было от него известное послабление: переделав всю работу, он мог отпроситься на рыбалку. Когда же вечером сын пригонял сытую корову, а в придачу приносил десяток-другой рыбёшек, дядя Павел хвалил:

- Молодец, сынок! Вот это я понимаю, мужик растёт: и корова сыта, и отец родной с рыбкой!

Конечно, Володя никогда бы не подумал сдать Пашку строгому дяде. Он любил своего шебутного брата, прощая ему шалости и небольшие грешки. А кто безгрешен? И чего не скажешь в шутейном-то разговоре?

- Паша, прекращай базар! Уши надеру! – пригрозил старший пастух, и на этом спор закончился.

Помолчали.

Тишину нарушила корова Андрея – Маруся. Издав громкое «ме-э», она мотнула головой и прокачала воздухом ноздри.

- Хлопцы, гадюка! Перед самым носом у Маруськи проползла! Сантиметров с восемьдесят будет! – Андрей укоротил поводок и, подойдя к корове, почесал ей шею, погладил округлившийся живот.

- Уверен, что гадюка?

- А как же! Метров с трёх видел.

- Сантиметров восемьдесят? – засомневался Володя. – Чтобы ты знал на будущее: только взрослая особь достигает полуметровой длины, ну чуток больше. Обычно гадюки сантиметров тридцать-сорок. В наших лесах они редко встречаются.

- Но встречаются.

- Я и не спорю. Но думаю, ты принял за гадюку ужа, – заключил Володя.

- Какой там уж?! Думаешь, я не могу ужа от гадюки отличить?

Кульбабка принялся перечислять отличительные признаки ядовитых и безвредных змей.

- Глаза у ужей круглые, как у кошек. Зрачки часто меняют цвет, потому что ужи разыскивают добычу при помощи глаз. А у гадюк зрачки как поперечные палочки. Так?

- Может, и так, почём я знаю. Я их по внешнему виду различаю, в глаза не заглядываю.

Володя, казалось, нарочно дразнил Андрея.

- А знаешь, что бывают чёрные гадюки и чёрные ужи?

- А зачем мне!

- И я раньше не знал, – примирительным тоном продолжал старший пастух. – Но вот прошлым летом пас я в хуторшевченковском лесу… Дело было после проливного дождя. Вижу, поперёк тропинки протянулась змея. Голова была скрыта в траве. Туловище чёрное – значит, уж, решил я. Крупный уж мне для ремня был нужен. Я нагнулся и поднял его. А он как зашипит! Всем известно, что ужи, когда их берут в руки, не шипят. Хорошо, у меня сработала защита: другой рукой перехватил змею за шею и сдавил, чтобы не смогла меня достать. Смотрю, а у неё зрачок палочкой. Гадюка! Я и зашвырнул её в лес.

- Как же она тебя сразу не укусила?

- Причина тут одна, – объяснил Володя: – был дождь, и она замёрзла. Все ползучие без тепла быстро дубеют.

- Повезло тебе!

- А то!.. Всё же я считаю, что Андрей видел не гадюку, а обыкновенного ужа.

- Гадюку! – не сдавался Кульбабка.

Неизвестно, сколько бы они ещё препирались, если бы на дорогу не выбежал ёж. Первым его заметил Пашка.

- Смотрите, ёжик!

Мы разом умолкли, точно воды в рот набрали. Смотрели на это колючее лесное чудо и радовались.

- Хотите, историю расскажу? – прервал молчание Володя.

- Давай!

- На этой самой дороге, только в самом конце Трощанского леса, я видел нападение ежа на гадюку. Ёж сделал укус и тут же свернулся в клубок. Змея тоже цапнула его, прямо за иголки. Ёж развернулся и опять укусил. И так несколько раз. Гляжу, огромная гадюка вдруг обессилела и затихла – сдалась.

- Видать, у них без солнца энергия быстро кончается.

- Во-во, как у батареек…

- Смотрите, кто-то идёт! – закричал глазастый Пашка.

В самом конце извилистой лесной дороги показался человек с рыжей коровой.

- Кто это?

- Дед Пихто! – весело отвечал Володя. – Забыли, что ли, деда Моха? Он же пятый, кому Онищенко здесь выпас разрешает.

- За какие такие заслуги?

- Соседи они. Живут душа в душу, получше родных братьев. Только на эту тему держите рот на замке, поняли?

- Чего тут не понять… Пусть дружат как хотят – рука руку моет, нам-то что!

- Моет не моет, а то не нашего ума дело!

Можно было и посмеяться, но мы уже смотрели на Моха, с нетерпением ожидая, когда он подойдёт к нам со своей Рыжей.

Дед Мох и другие

- Здоровы будем, хлопцы!

Семидесятилетний дед по прозвищу Мох отпустил верёвку своей старой ярко-рыжей коровы и поздоровался с каждым за руку – по старшинству. Коровёнка у него так откормлена, что издалека похожа на бочонок. Старый пастух не прочь иной раз почесать с нами язык.

- Со скольких пасёте?

- С полшестого, дед, – отвечал наш старший.

- Я-то сам с пяти. Думаю, ещё полчаса – и моя Рыжая наестся от брюха.

Дед Мох достал из одного кармана старого пиджака расшитый тёмно-малиновый кисет, из другого – ровные газетные листочки. Прокашлялся.

- Закурю табачок? – спросил из вежливости. – Может, кто из вас тоже балуется?

- Спасибо, дед, не курим, – ответил за всех Володя.

- Молодцы! – одобрительно отозвался старый пастух. – А я как начал с войны, так и дымлю до сих пор. И перед смертью попрошу, чтобы сделали мне самокрутку.

Достав из кисета щепотку, он высыпал табак на бумажку и, прежде чем сворачивать, послюнявил её с двух краёв. Готовил цигарку не спеша, с расстановкой. С удовольствием затянулся и, сложив губы дудочкой, выпустил вверх сизое облачко. Крепкий запах табачного дыма повис в безветренном воздухе.

- Володя, я что хочу тебе сказать… – начал было дед, обращаясь к нашему старшему. – Отойдём в сторонку.

Они отошли и секретничали целую вечность, минут пять.

- Паша, ты заметил, как он на тебя поглядывал?

- Может, вспомнил, как я горох воровал? Или косил совхозный клевер?

- Он мне сразу не понравился. Здоровался нехотя, как по принуждению. Индивидуалист, вот он кто. Думает только о себе, в смысле, о своей корове. Сколько лет его знаю, столько вижу с этой Рыжей…

Андрей бросил в траву верёвку и подошёл к нам.

- Чего ерепенитесь? Дед как дед. Когда-нибудь сами такими будете, если доживёте, конечно.

Дед Мох и Володя вернулись.

- Ну что, Рыжая, наелась? – Дед намотал верёвку на руку.

- Му–у… – ответила корова.

- Будьте здоровы, хлопцы, – попрощался старик и повёл Рыжую к реке. – Бог даст, свидимся.

- Пашка, ты мне брат или не брат? – шутя обратился старший пастух к брату, едва они скрылись из вида.

- Ну, чего ещё скажешь? Ругать будешь, так давай, начинай. Я как пионер, всегда готов, – стал петушиться Пашка.

- Дурак ты, братец, аж насквозь просвечиваешь. Дед Мох дело говорил. Теперь думаю, доверить его тебе, не доверить? Может, Сене поручить? Ну, чёрт с вами! Тут такое дело. Известный вам лесник Онищенко сказал вчера деду, чтобы тот передал мне, а я – вам… То есть тебе, Пашка!

- Что передал?

Володя посмотрел на Пашку, на меня и расплылся в хитроватой улыбке.

– Никакого особого секрета тут нет. На днях Онищенко узнал от моего отца, что я и дядя Павел любим рыбу. В Тетереве её много, но сетями ловить запрещено, а удочкой Пашка тянет окуньков да плотвичек на пол-ладошки. Так?

- Так!

- Разве это рыба, спрошу я вас?

- А что, уже не рыба? Последний раз я три штуки поймал грамм по двести каждая!

- Ага, за два часа обеденного перерыва. А Онищенко предлагает тебе ловить рыбу рядом с его домом. Знаешь каменный карьер за берёзовой рощей?

- Кто ж его не знает? Там жёлтый карась водится, клюёт, говорят, на голый крючок. За десять минут можно штук двадцать поймать. Погоди, так ты хочешь сказать, что Онищенко разрешил мне ловить карася в его личном хозяйстве?

- Наконец-то догадался.

- Разыгрываешь? За какие такие заслуги? – Пашка недоумённо смотрел брата.

- Не таков Онищенко, чтобы зря розыгрыши устраивать. А твоё дело, если согласен, – наловить рыбы. Чем больше, тем лучше.

- Я бы тоже половил, – сказал я.

- Можешь взять с собой Сеню. – Володя кивнул на меня. – Чтобы не скучно было.

Но Пашка не унимался.

- А когда мне на рыбалку ходить? Я каждый день корову пасу.

- Было бы предложено.

- Соглашайся! Корову на денёк можно с общественным стадом выпустить. Твой отец возражать не станет, вот увидишь! – принялся я уговаривать Пашку.

- А ты правда со мной пойдёшь?

- Ну сказано же!

- Будет трепаться, пастухи! Коровы уже носы воротят от травы. Мамка! Майка! Идём к Тетереву, идём, родные…

И старший пастух, встав во главе нашего небольшого стада, не спеша побрёл по широкой лесной дороге.

Пруд золотых карасей

Поднявшись ни свет ни заря, мы с Пашкой идём рыбачить. Не на речку Тетерев – нам разрешили порыбачить на каменном карьере, который лесник Онищенко бережёт, словно свой личный рыбный пруд. Взрослые о чём-то между собою договорились, и теперь мы обязаны наловить для родителей большой и вкусной рыбы – жёлтых карасей. В карьере их, говорят, пруд пруди!

Рыбу я, конечно, ем, но ловлю редко. А вот Пашка наоборот: не ест, а ловить обожает. Ему на рыбалке хорошо. Для него не так уж важно, большая рыба клюёт или маленькая, – лишь бы поклёвка была! Он может рыбачить хоть целый день, с утра до позднего вечера, пока виден поплавок.

Жёлтые караси водятся обычно в больших водоёмах. Вода там стоячая, много ила, а в нём и обитает их корм – мотыль. В зависимости от погоды и времени суток карась может клевать, а может и брезговать червяком: своего мотыля налопался да и плавает, вислобрюхий, по дну.

Всё же немного боязно нам с Пашкой идти в этот каменный карьер – вдруг нас разыграли и никакого разрешения от Онищенко не было? Может, просто решили испытать, не побоимся ли мы опасности: одно дело, собирая грибы, бродить вокруг озера, стоять на крутом берегу, глядя на овальное водное зеркало, а другое – спуститься туда, где ты сам весь как на ладони.

- Пашка, тебе не страшно?

Друг с удивлением смотрит на меня, словно впервые увидел.

- Ты чё, Сеня, белены объелся? Как могла в твою глупую башку прийти такая мысль?

- Ладно, не кипятись.

Молча переходим реку Тетерев, поворачиваем направо и идём вдоль леса по направлению к Троще. На самом его краю, на границе с соседним селом, расположены два дома – Онищенко и деда Моха. Не доходя до них метров двести, поворачиваем в берёзовую рощу, в конце которой и находится каменный карьер.

- Как думаешь, карась будет клевать? – спрашиваю я. – С погодой сегодня не заладилось – сплошной туман.

- Оно и лучше, что туман. Встанет солнышко, туман и рассеется. Придётся где-то прятаться: вода прозрачная, а рыба не дура – видит того, кто на берегу. А клёв будет отменный.

- Почему? Карась рыба хитрая: может клевать, а может и нос воротить.

- Много ты знаешь! Забыл, что в карьере ни ила, ни водорослей – никакой пищи? Потому-то карась тут на голый крючок с голодухи и бросается.

Ах вот в чём дело! Как я не додумался – дно-то в карьере песчаное.

- Онищенко карасей, наверное, чем-то подкармливает, иначе они бы не вырастали такими большими. Зерном или комбикормом. А где он его достаёт, догадаться не трудно: на мельнице, у отца твоего двоюродного братца.

- Наверное… Вот почему мой дядька имеет на Онищенко такое влияние! Ты запасную леску и крючки взял? – Зная ответ, Пашка заранее смотрит на меня с укором. – Рыбак называется! Ты же на большую рыбу идёшь! Там знаешь какой карась?! И на кило, и на полтора. Ладно, у меня запасная леска имеется.

Пришли наконец.

- Где будем спускаться? Ты же грибник, частенько здесь бываешь.

Пашка смотрит на меня снисходительно. У него и в самом деле есть преимущество: он в курсе какой-то тайны взрослых, а я тут сбоку припёка. Хоть и рад этой рыбалке, а всё же чувствую себя здесь не в своей тарелке.

В густом утреннем тумане мы долго ищем место спуска. Осторожно спускаемся по еле заметной тропинке. Внизу, у воды, натыкаемся на два огромных камня.

- Здесь в самый раз будет, – шепчет Пашка.

- Ага. Туман развеется, нас и не видно будет за ними, – так же шёпотом говорю я.

- Это местечко как специально для рыбной ловли приспособлено.

- Как для сказочного дива, который приходит сюда за золотым карасём!

- Нет тут никакого дива.

- А золотые караси есть?

- Ясное дело… Доставай червя.

Не прошло и десяти секунд, как у Пашки клюнуло: поплавок из гусиного пера ушёл вниз, под воду. Пашка слегка подсёк и потянул удилище на себя.

- Есть! Жёлтый карась! Грамм на четыреста потянет.

Пока я смотрел, как он снимает с крючка карася, мой поплавок скрылся под водой. Вздрогнув от неожиданности, тяну без подсечки удочку. Карась летит прямо на меня. Решаю не ловить его рукой – уж больно резво я поднял желторотого из воды. Он ударяется о ведёрко, слышится глухой звон металла.

- Глянь! Не менее твоего будет! – радостно шепчу я, показывая Пашке карася, а друг тем временем уже тащит второго.

- Ух ты! Этот на полкило потянет!

Успеваю краем глаза взглянуть на его добычу и забрасываю удочку на метр правее. Не прошло и минуты, как поплавок дёрнулся и резко ушёл под воду. Леску повело от берега с такой скоростью, что я опешил.

- Тяни! Тяни с подсечкой! – крикнул Пашка.

Я потянул, но леска неожиданно пошла обратно. «Сейчас оборвёт», – успел я подумать. Издав глухой звон, леска оборвалась.

- Видел, какая торпеда мою леску унесла? – упавшим голосом спрашиваю я.

- Бывает… Бери леску и делай удочку. Тихо! Тяну…

Пашка ловко делает подсечку и вытаскивает на берег здоровенного карася.

- Учись, сосед, пока живой. Этот на кило потянет! Ну, дай бог, не последний. – Он бросает карася в ведро и насаживает нового червя.

Я вожусь с леской и крючком. Нам некогда набрать воды в вёдра. Такого клёва, признаться, я не ожидал. Взмахнув гибким ореховым удилищем, забрасываю червя в то же самое место. Какой же Пашка молодец! Если бы не его предусмотрительность, куковал бы сейчас… Поплавок начинает подёргиваться. Пора тянуть…

Время для нас остановилось. Мы уже не восторгались вслух очередным трофеем – таскали одного за другим да про себя радовались удаче. Туман мало-помалу рассеялся, небо на востоке посветлело. Карась стал клевать реже, но нас это ничуть не огорчило: вёдра были почти полны. Для полного счастья не хватало всего двух-трёх карасей. И можно было сматывать удочки.

Вдруг прямо над нами осыпался мелкий песок. Мы замерли: сверху на нас смотрел Онищенко – хозяин леса и карьера. Он стоял на самом краю обрыва – в выгоревшем зелёном плаще, больших резиновых сапогах и зелёной фуражке. За плечом виднелась двустволка. Сейчас снимет её и начнёт стрелять…

- Здравствуйте, хлопцы! – дружелюбно заговорил лесник, доставая из кармана пачку «Беломора». – Как мои золотые караси? Хороший был клёв с утреца?

Скованные страхом, мы не могли вымолвить ни слова.

- Вижу, неплохой. Вы пока не уходите, сейчас проверю верши и подброшу вам ещё карасей. Договорились?

Онищенко двинулся по краю карьера. Мы молча смотрели ему вслед.

Первым опомнился Пашка.

- Зачем нам ещё караси? У нас почти полные вёдра.

- А правда Онищенко сказал, что его караси – золотые? Или мне послышалось?..