За Тортом
Здесь высокий-высокий потолок ускользал куда-то в закравшуюся по углам темноту.
Сверкающими бусами и подтаявшими сочными конфетами мы украшали лестницу, круто ведущую наверх в небольшую комнатку.
Арина подвинула стул, начала завязывать разноцветные ленточки. Я подписывала открытки от первоклашек, улыбаясь их неловким, но искренним рисункам цветов и животных.
Максим сидел за ширмой и ругался на игру, будто она виновата в его тупости.
– Ребят, давайте сейчас ещё раз всё прогоним, – Екатерина Владимировна хлопнула в ладоши.
Девчонки как-то вздохнули. Арина спустилась, быстро убрала стул и затолкала коробку с лентами в ранец (рюкзак).
– Давайте-давайте, много труда не бывает. Все по местам.
Я кивнула и спряталась за ширмой. Максим и Артём сидели на прохладной батарее и играли во что-то на небольшом побитом телефончике.
– Надеюсь, вы хоть слышали, что мы начинаем прогон?
– Надейся, – промычал Максим.
Артём поднял на меня свои большие каре-зелёные глаза, улыбнулся:
– Слышали. Дай-ка я пройду, мне выходить скоро.
Максим шуршит пакетом с чипсами, демонстративно хрустит ими. Арина и Екатерина Владимировна в голос кричат:
– Ну кто там шумит?
Он усмехается и запивает чипсы колой. Я подскакиваю, снимаю туфлю и с размаху бью его по голове. Он затихает на миг, потом рывком отталкивает меня:
– Совсем долбанутая?
– Уж получше тебя.
Всё успокаивается. Мы рассаживаемся по углам батареи и стараемся не смотреть друг на друга.
И снова я поправляю розовый бант на голове, смотрю, как с довольным лицом уплетает Артём конфеты, как Арина убегает по лестнице наверх и…
– Я пошёл за тортом.
Музыка рвётся от колик смеха. Тишина обрушивается на нас. Слышно, как из окна летит тополиный пух.
Екатерина Владимировна поднимается, подходит к Максиму:
– Макс, за тортом, понимаешь?
– А, да, за тортом.
Он неловко поджимает плечи и смотрит на свои кроссовки.
– Арин, потренируй его, мы же перед учителями как-никак выступаем.
Арина цокает языком и моментально оказывается рядом с ним, хватает за рукав кофты:
– Если скажешь неправильно на выступлении, я тебя побью.
– Да одна уже постаралась! – визжит он, смахивая её руку.
– Ну и правильно сделала, – косится она на меня.
Я чуть краснею. Екатерина Владимировна отвлекается на телефон, шепчет:
– Готовьте реквизит и повторяйте слова, скоро будем показывать.
Уходит в коридор. Мы начинаем возиться с коробками, поправлять ёлку и конфеты. Максим сидит на стуле, натянув на голову капюшон. Арина подходит и пинает его по коленке:
– Ну? Чего ты из себя строишь, идиот? Лучше бы проговорил «за тортом».
И они начинают тараторить это заклинание.
…Я выглядываю из-за укрытия. Все стулья заняты смеющимися учителями. Нервно поправляю причёску, так глупо завитую. Мне не идёт, но раз уж мне выпал образ дурочки, делать нечего. Смотрю на прикреплённые на стену листы с текстом, тихо бубню свои реплики.
Максим подёргивает ногой, откладывает телефон. Артём облизывает губы и всматривается в пол, видя только текст, текст, текст.
Тишина. Екатерина Владимировна произносит свою речь. Старая музыка, в которую хочется укутаться, точно в плед. Полина цокает каблуками, подходит к ёлке, раскладывает подарки, зовёт детей. Максим поднимается, тяжело подползает к концу ширмы, выходит.
– Дорогой, подарки готовы. Гости скоро придут.
– Хорошо! Я пошёл за тортом.
Он врывается в наш уголок, бросает галстук, садится на батарею и впивается руками в лицо.
Кто бы мог подумать, что он так расстроится…
Цветок и жёлудь
…Сон гладил меня лучами солнца, пробивающимися в окно кабинета.
Мел скрёб доску, кто-то чихал от поднявшейся с книжных шкафов пыли. Я поглядел на неё. Она сидела за первой партой последнего ряда. Вечно суетилась в своей весёлости, и это заставляло улыбаться.
Она развернулась лицом в проход между партами, очевидно думая, что писать боком будет удобнее. Щурясь на уравнения, покачивала ногами и краем уха слушала что-то от подруги, посмеиваясь ей в угоду.
Звонок разорвал эту безмятежность.
В класс зашли какие-то парни, неловко осматриваясь. Один, весь красный, протянул ей букет. Донеслось: «Поздравляю с восьмым марта». Она по привычке заулыбалась, поблагодарила его.
Цветы повисли в её руках. Со вздохом вышла из класса, и подруга возмущённо затараторила ей вслед.
Я не любил обедать в шумной столовой, да мне и не с кем было разделить перекус, поэтому пошёл в конец рекреации и поднялся по лестнице, ведущей на чердак. Там стояли лавочки, где можно было беззаботно лежать, глядя в круглое окно, за которым шумели сосны.
Остановившись, я поднял голову, услышав всхлипы. Она сидела перед лавочкой на ступеньке, вытирала красное лицо и хлюпала носом.
– Чего рыдаем?
– Не твоё дело, – лязгнула она.
Это было не похоже на привычную её маску. Лепестки лежащего рядом с ней букета осыпались к моим кроссовкам. Я поднял один и повертел в руках. На пальцах остался сладкий аромат.
…Я очнулся на цветочном поле. Растения покачивались от ветра и посвистывали. Небо хмурилось розовато-серой дымкой.
Приподнялся на локтях и огляделся. Кроме цветов ничего не было… В груди зябко заныло.
Встал и, отряхнув штаны, попытался хоть что-то вспомнить. Голова запульсировала. Страх жаром прильнул к щекам. Что происходит?
Цыкнув языком, со злостью втоптал мак в землю, и тут же сожаление больно кольнуло меня под рёбрами.
Я присел и палецем подцепил обмякший пыльно-чёрный цветок. Он жалко обвис, и я, вздохнув, отпустил его. Он запутался в густой красоте братьев.
– Что ты тут делаешь?
Она спрыгнула с летающего обруча, образованного лианами, вьюнками и лилиями.
Я отпрянул. Её рыжие кудри с разноцветными лентами опустились на гладкие белые плечи.
Она расправила своё розовое короткое платьице и опёрлась на левую ногу:
– Я задала вопрос. Почему ты здесь?
Я вгляделся в её недовольное лицо, надутые пухлые губы, обветренные и сильно покусанные:
– Ну… Если бы я сам знал, – я почесал затылок и зажмурился от волны боли, накатившей внутри.
Она увидела растоптанный мак и покраснела. Из земли вылетели какие-то толстые стебли и опутали меня. Я вскрикнул и повис. Они сдавили меня. Я попытался втянуть воздух в лёгкие, но всё потемнело.
Когда я с трудом открыл глаза и поморщился от света, то понял, что нахожусь в какой-то комнатке.
– Не надо было топтать цветы.
Я просипел «прости», но она вряд ли услышала это, занятая поливом цветов, стоявших на трюмо. Лампочки по краям зеркала мигали разными цветами.
Она села на пуфик и вздохнула:
– Но знаешь, это хорошо, что ты затоптал тот мак, – сжала свою маленькую ручку у сердца и посмотрела на меня грустным задумчивым взглядом. – У меня и без того одни цветы да цветы…
Я сел на кровати и осмотрелся. Всё было уставлено кадками с растениями и увито вьюнками.
Обернулся и тронул ландыши и тут же одёрнул руку: там копошились двухвостки.
– У тебя насекомые тут ползают. Побрызгала бы чем-то.
– Я только из-за них и держу эти растения.
– Зачем?
Она вздохнула и поправила подол зефирного платья:
– Недостатки делают цветы красивыми. Хотя, знаешь, каждый цветок пытается скрыть двухвосток.
Я встал:
– Ты довольно странная.
– Пожалуй, – улыбнулась она и протянула к зеркалу руку, провела по его гладкой поверхности.
Её взгляд, её голос… Всё казалось знакомым. Я закрыл глаза, пытаясь понять, почему…
Да… Та самая парта и одноклассница, популярная у мальчишек, к её несчастью… Я усмехнулся.
– Наверное, и правда скучно, когда тебя окружает одно и то же день изо дня. Ты смотришь на цветы, но они ведь ни разу не взглянули на тебя?
– Было бы странно, если бы цветы смотрели на меня, – хихикнула она и тут же помрачнела, отвела взгляд в сторону.
– Да, – я убрал замёрзшие пальцы в карманы толстовки и наткнулся там на жёлудь, пыльный и засохший.
Оглядел его, поднялся и протянул ей. Она удивлённо посмотрела на жёлудь, взяла, провела пальцем по его трещине и тихо заплакала.
…Я очнулся в белом, пахнущем лекарствами медицинском кабинете. Перевернулся на другой бок от стеклянного шкафа и поглядел на ширму и плакаты.
На мой сип пришла она, шмыгнула носом и присела рядом:
– Ты вдруг свалился, я боялась, что всё плохо. Я тебя напугала? – лицо её было бледным и встревоженным.
– Нет… – я коснулся её волос, и она покраснела. – Ты не злись на других, что они не могут увидеть тебя.
Она напряглась. Я осторожно сел – шея и спина ныли – и ошупал толстовку.
– Действительно жёлудь, – достал его из кармана, – Наверное, ещё с прогулки в лесу.
– Ты любишь лес?
– Люблю. И фотографировать его… люблю, – я посмотрел на неё и протянул ей жёлудь.
Она бережно взяла мой подарок и улыбнулась.