Халабуда, халабан

Первый халабан


Халабуда или халабан – так назывался дом, который мы строили сами. Ещё называли его хибара, халупа или шалаш. Взрослые называли обидными словами – но мы-то знали, что это наш дом, в котором мы можем делать что хотим.

Петька сказал: «Будем строить халабан» – и меня подхватил ветер этого слова: на голове зашевелились волосы, глаза заслезились и в носу зачесалось от счастья. Потому что халабан – это что-то вроде балагана, каравана, карнавала, что-то загадочное и притягательное.

Петька взял меня в товарищи, в подручные. Я бегал по двору в поисках досок, гвоздей, молотка – в общем, всех причиндалов, необходимых в строительстве. Он тесал брёвна, а потом загонял их в землю ударами молота.

Брёвна были не такие уж и большие, толщиной с бутылку – но халабан наш всё равно должен был крепко стоять, потому что одной стеной он был прислонён к забору, а другой – к стене дома. Это была гениальная Петькина идея: сэкономить на материале и выиграть в прочности за счёт того, что две стены халабана уже были готовыми – от дома и от забора. Оставалось достроить ещё две – и положить доски на крышу.

Халабан этот в дальнем закутке двора стал первым оплотом независимости, суверенной территорией, на которой мы могли устраивать собрания, игры, представления и концерты. Hародом нашего двора были: моя одноклассница, друг-враг Наташка, Валя, которая по возрасту была где-то между мной и Петькой, да Гришка, который на лето приезжал к дедушке. Ещё был кто-то, кто всё время менялся: то это были две худые девчонки Печёнковы, то невесть откуда налетевшая Лариса, а позже Толик Гордукалов. У нас был свой дом, где мы, скрытые от взрослых глаз, устраивали всё что хотели – показывали фокусы, играли в прятки или скакали голышом... Конечно, девчонки не скакали – они были воспитанными, фыркали и отворачивались, но тем не менее приходили посмотреть. Мы их ретиво зазывали, давали билеты – узкие зазубренные листочки, сорванные с вербы. Билеты – это было всерьёз, солидно – и девчонки пролезали, согнувшись, через маленькие дверцы халабана, рассаживались в первом ряду – чтобы с негодованием отвернуться, когда начинался коронный номер программы – «голяковские пляски», которые шли сразу после фокусов из журнала «Мурзилка». В общем, эти пляски тоже были фокусами – попробуйте, стоя на голове, отплясывать, да ещё голышом...

Как в халабане могли помещаться зрители в несколько рядов, исполнители и конферансье – для меня остаётся загадкой.

Этот халабан, в котором был спрятан огромный запас свободного пространства, вольного места, где мы были неподконтрольны взрослым, стал целой эпохой в жизни нашего двора и истории его обитателей.



Второй халабан


Второй халабан был построен как оплот дружины нашего двора в суровой боевой жизни – миновало время игрушечных телефонов и пряток, трёхколёсных велосипедов и фокусов из «Мурзилки». Мы вышли на тропу войны: в стоящем через дорогу доме подросла кодла драчливых мальчишек.

Наш двор примыкал к богатому подворью техникума. В этом техникуме, как следует из его названия, было множество технических уникумов – как странных механизмов, расположенных прямо под открытым небом, так и отдельно стоящих домиков, таивших в себе много загадочного и интересного. Мы только-только начали разрабатывать эту жилу, которая по праву могла считаться нашей, как начались злостные набеги соседских мальчишек. Эта орда действовала вероломно и нагло. Они могли захватить в плен, мучить и пытать самым жестоким образом – с выворачиванием рук, щипками и щелбанами.

В их жестокости был привкус физкультурного садизма – они любили устраивать поединки, вроде боев гладиаторов в древнем Риме, – и дело нередко кончалось серьёзными синяками. Все они были старше меня, и их было больше, чем нас: в нашем дворе в лучшие времена было трое ребят – а их было шестеро. Петька решил построить штаб обороны – халабан, о существовании которого никто не должен был знать. Тот, старый, не удовлетворял требованиям безопасности: он был расположен на краю двора, у забора – и соседские мальчишки легко могли им овладеть. Для этого им даже не надо было перелезать через забор – достаточно было проломить доску, чтобы сразу попасть в халабан. Так что прежняя Петькина конструкция, хотя и была гениально экономичной, в военном смысле оказалась беззащитной.

Пришла ему в голову новая гениальная идея: устроить халабан между двумя заборами. Дело в том, что несчастный техникум замучился от нас отгораживаться, – первый забор, отделявший его от нас, дал серьёзную течь – с десяток проломов, дыр и щелей зияло в нём постоянно, несмотря на все старания их заделать. И вот начальство, уставшее латать старый забор, догадалось построить новый красавец забор из молодых свежих досок в полутора метрах от старого, отступив вглубь своей территории, но создав мощный оборонительный рубеж – наподобие Великой Китайской стены.

Эта затея позволила нам накопить строительный материал. После того как работающие с ленцой студенты уходили домой, мы считали штабель досок, ещё не прибитых к забору, за военный трофей. И когда новый забор был окончен, начали строить халабан между заборами. Две стены были уже готовы, более того, не надо было даже врывать столбы: оставалось только набить планки на заборы – и к ним приколотить доски, устроив нечто вроде колодца. Вход можно сделать сверху – и закрыть его люком. С одной стороны халабан прикрывает сарай, с другой – могучая ольха, а по сторонам, между заборами, можно натаскать хлам – и никто не узнает, где расположен наш штаб.

В тайну эту, кроме нас с Петькой, был посвящён третий наш боевой товарищ – Толик Гордукалов. За пару дней мы соорудили своё тайное пристанище. В высоком сарае, который загораживал наш халабан со стороны двора, семейство Толика держало индюшек, их клёкот и шум заглушал наши тайные разговоры – так что халабан был прекрасно замаскирован не только для глаза, но и для слуха.

Петькин гений не стоял на месте. После того как халабан был построен, Петька решил сделать его двухэтажным – и для этого выкопать на пару метров вниз яму. Тогда халабан наш стал бы настоящей крепостью и мы могли бы укрываться от набегов в подземелье.

И вот втайне от всех мы начали рыть яму. После первых двадцати сантиметров глины и перегноя мы натолкнулись на серьёзное препятствие: пласт камня. Камень был не очень твёрдый – не гранит или мрамор, а слоистый, шершавый песчаник. Но долбить его было нелегко…

Специально для долбления Петька раздобыл где-то кирку – и мы, разбившись на смены, как заправские шахтёры, со всего размаху били этой киркой светло-жёлтую плиту, вгрызались в неё... Толку было с гулькин нос, приходилось становиться на колени, чтобы удар попадал в плиту перпендикулярно. Размахнуться с душой не получалось – всюду были стены халабана. Петька предпочитал не стучать кайлом, а управлять работами, снабжая нас с Толиком сведениями о достижениях. Он сидел рядом, посматривая на часы, и сообщал: «За час вы продвинулись на два сантиметра»… Наконец он придумал устроить взрыв – пообещал, что притащит детонатор, – и мы взорвём неприступные камни, как это делают шахтёры в забое.

Наша энергия переключилась на изготовление пороховых смесей и взрывпакетов, которые могли бы нам помочь. Наконец всё было подготовлено и рассчитано: углубление в камне, патрон с бикфордовым шнуром...

И тут нас подстерегла огромная и позорная неудача. Нет, дело не в том, что соседские мальчишки начали понемногу догадываться о нашей тайне, – и не техникумское грозное начальство, уже пытавшееся установить контакт с нашими родителями, выследило нас, – нет, всё было проще и противней.

Накануне взрыва Петька нашёл меня и сказал: «Всё пропало». Тимофеевна, домработница Гордукаловых, спустила в наш подземный ход помёт из сарая...

Это была убийственная новость. Оказывается, Тимофеевна давно уже ломала голову над тем, куда девать помёт от индюшек, которых она разводила в сарае. И вот она усмотрела, что у сарая, под забором, есть удобная дыра. Видно, вредная старуха выследила нас – и нарочно ожидала, пока дыра не станет достаточно глубокой. А мы с трудом и потом, огромным напряжением сил прошли почти полметра в каменном грунте...

И вот она подкараулила момент – и, подкопав под забор из своего сарая, вывалила в наш ход кучу помёта, который накопился от поганых индюшек. Что было делать? Вычерпывать лопатой вонючие отходы из подземного хода? Жаловаться родителям Толика, требовать, чтобы Тимофеевна сама вычерпала? Но взрослые наверняка приняли бы её сторону. А находиться после этого в халабане, не зажимая пальцами нос, не было уже никакой возможности...

Мы отступили, столкнувшись с деловой хваткой обычной старухи. Рухнула наша мечта о доме и, со стыдом вспоминая об этом гениальном халабане, мы больше уже не пытались ничего строить в своём дворе. Мы сошлись ближе с ребятами из соседнего двора: они были жестокими и драчливыми – но всё-таки не такими подлыми, как эта изобретательная старуха.



Третий халабан


Началась новая жизнь – наши объединённые силы, используя заначку из отличных строганых досок, воздвигли посреди соседнего двора не какой-нибудь курятник, притулившийся к чужой стене, а серьёзный, настоящий дом на четырёх столбах. И столбы эти были уже не с бутылку, а с целую трёхлитровую банку толщиной; врыты они были глубоко и доски были подогнаны друг к другу ровно, без щели и задоринки. И чердак был сверху просторный, и крыша двускатная, крытая толем, – в общем, халабан вышел чудесный – загляденье да и только. Была в нём даже пара окон: одно на первом этаже, другое на чердаке.

Зима уже была не за горами – мы на какой-то стройке нашли замечательную буржуйку – печку железную. Трубу провели через чердак, набрали дров... Трудно себе представить наше счастье: теперь в нашем совместном владении был целый дом – и не было разбирательств, чей он да кто с какого двора пришёл, а были чёткие функции у каждого – меня, например, назначили истопником.

Холодными зимними вечерами мы встречались в этом халабане, забирались на второй этаж под крышу – набивались там всемером, вдесятером... За окном свистела вьюга, снег скрипел под ногами прохожих – а мы, прижавшись друг к другу, сидели, вернее, лежали, в халабане – наподобие греческих мудрецов на пиру – вокруг свечи, подперев голову рукой, задумчиво разглядывая карты.

Почти всё время, свободное от хоккея, мы проводили в халабане, играя в самые простецкие игры – «дурака», «короля», «буру» и «очко». Играли мы на спички – интерес был грандиозный! Представьте, что вам всё время улыбается удача и вы увеличиваете ставки и срываете огромный банк, – в общем, все радости клуба и рулетки, все переживания игрока у стола с зелёным сукном, описанные Пушкиным и Достоевским, мы знали прекрасно, по собственному опыту бдений за картами.

Внизу бросалась искрами печь, а то вдруг начинала дымить – и приходилось спускаться к ней, кормить дровами, раскочегаривать, раздувать пламя. Так проходило лучшее, бездельнейшее время жизни – мы смеялись, шутили, рассказывали истории про кино и книжки. Халабан стал центром нашего существования, из которого предпринимались набеги во всё расширяющуюся вселенную – на озёра, в лес, на карьер и в механические мастерские. Все затеи рождались в этом халабане, все новости сходились в нём.

Может быть, у кого-то в это время жизнь была другой – с изостудиями, кружками пения и танцев, обязательной музыкой и английским языком – а вот в нашей жизни таким дворцом искусств и наук, школой мудрости и опыта был халабан. Дворцом вольного приятельского проведения времени, дворцом свободы и досуга.


Электронные пампасы © 2019
Яндекс.Метрика