Расскажи мне, иволга…

Он скрывался от меня,
прятался, как мог.
Я искал его полдня,
под дождями мок.

Заглянул под каждый куст,
сдвинул каждый лист.
Звал его – и слышал хруст,
скрип и чей-то свист.

А когда устал, охрип –
встретились у пня:
невезучий белый гриб
и везучий я.

В норе ежиной
тепло и сухо;
постель из листьев
щекочет ухо.

– Весна, ну где ты? –
вздыхает ёж.
– Я сплю и вижу,
как ты идёшь.

Я слышу:
снег
надо мною
тает,
ручьём
с пригорка
в овраг
стекает.

Я чую: корни
шевелят почву
и тесно листьям
в набухших почках.

Устал от сна я, –
вздыхает ёж. –
– Весна, когда ты
уже придёшь?

Я съел арбуз
И так огруз,
Как будто сам теперь – арбуз.

У медведя и медведки
бурый цвет и когти крепки.

Не родня – знакомые:
зверь и насекомое.

Муравей серчает:
– Нет конфеты
к чаю!
Словно воду
в пузо
лью...
Не лизнуть ли
к чаю
тлю?

Друг мой Родригу вскричал:
– Ого-го!
Это и правда – оно, молоко?!
Я изумлён:
неужели и здесь
пало-де-ваковы заросли есть?

– Заросли?
Что-то не слышал такого,
чтобы росли, как деревья, коровы.
Корова – не дерево!

– Точно?
– Ага.

И тут мне припомнились ветви-рога.

Голос мой пыхтел, рычал;
словно дикий зубр, мырчал;
верещал, как тормоза;
мекал звонко, как коза;
стрекотал, гудел и ржал;
тарахтел, шипел, визжал... –
помогал пол-утра всем.
А потом устал
и сел.

– Расскажи мне, иволга,
фью-фью-фью,
где зимой услышать мне
трель твою?

Засвистела иволга:
– Фиу-лю,
далеко-далёко
зимой пою.
Как увидишь море –
держи на юг,
убегай от лютых
снегов и вьюг;
по пустыне жаркой
на юг беги –
выйдешь утром
к зарослям
у реки.

Там,
в листве акации,
фиу-лю,
я сижу на веточке
и пою.